Это останется с нами - Виржини Гримальди

сяду в кресло, мои прелести окажутся на виду, а это недопустимо, да и снять его сама я не сумею. Я обречена носить легкие удобные туники, в которых выгляжу старухой.

– Извини, что влезаю в разговор, мама, но ты не такая уж и молодая.

– Ну спасибо, дорогой! Между прочим, мне всего тридцать шесть.

– И я о том же, – скрывая улыбку, ответил мальчик.

Надия принимает свою болезнь, но оказывает ей сопротивление, и это не может не впечатлять. Она не прыгает через препятствия, но взрывает их, напоминая мне детей, о которых я заботилась в Ла-Рошели. Они боролись и радовались жизни, даже этой борьбе, несмотря на болезнь. Мне случалось возвращаться домой морально выжатой из-за несправедливости матери-природы. Жереми выслушивал меня, подбадривал, твердил, что я занимаюсь потрясающим делом. Он тревожился за меня и задавался вопросом, достаточно ли я крепкая, не надорву ли собственное здоровье. Помню, однажды вечером я рассказала Жереми, как расстроилась, узнав, что шестилетний Люка вряд ли поправится, а он крепко обнял меня, погладил по голове и сказал:

– Знаешь, дорогая, у тебя много достоинств, но ты слишком чувствительна для профессии, которой занимаешься. Думаешь, малыш не почувствовал, как ты расстроена? Прости за резкость, но кто-то должен это сказать. Ты не создана для медицины и приносишь больше вреда, чем пользы.

Жереми подорвал ту часть меня, которую я считала непоколебимой, хотя раньше у меня не возникало сомнений насчет призвания, профессионализма и полезности. Я сомневалась по многим поводам, но только не по этому, а слова Жереми заставили меня усомниться. Самым печальным оказался тот факт, что я предпочла поверить в его правоту и ни на секунду не заподозрила, что любимый человек хочет мне навредить.

– Доктор считает, что на сей раз я не восстановлюсь, – сказала Надия. – Мне предопределена жизнь на четырех колесах!

– Не жизнь, а мечта! – воскликнул ее сын. – Я вот ненавижу ходить пешком, а повезло тебе!

Надия хохочет, и Лео прижимается к ней, радуясь, что они на одной волне и используют смех как обоюдоострое оружие. Я смотрю на них и представляю себе, сколько усилий требуется матери и сыну, чтобы не поддаться отчаянию, не переложить на другого свои страхи и страдание. Я восхищаюсь мужеством маленького семейства и готова поверить в существование чудес. Однажды Надия по какой-то причине решила открыться мне и рассказала, что отец Лео «испарился» уже во время ее беременности. Она нашла его и попыталась объяснить, какого счастья он себя лишает, мужик вроде бы внял, вернулся и… снова сбежал, когда Лео исполнилось три месяца, на этот раз навсегда.

Я тоже стану матерью-одиночкой, как множество женщин до меня, но мы обязательно будем счастливы. Клянусь в этом себе и малышу.

Декабрь

34

Жанна

Жанна всегда боялась пауков, особенно тех, которые напоминают карманных крабов. Заметив зверя на стене гостиной, она впала в ступор, а потом издала крик, достойный горной козы.

Прибежавшая Ирис едва не упала, споткнувшись о Будин, и застыла на месте при виде ужасного чудовища.

– Ч-ч-что это такое?

– Кажется, паук, – тоненьким голоском проблеяла Жанна.

– Какой огромный!

– Жуткий! Не знаю, как мы спасемся. Можешь дотянуться до швабры?

– До швабры – могу, но к этому не подойду! Только посмотри, какой у него коварный вид. Сейчас прыгнет. Не-ет, это без меня.

Появился Тео, восхищенно присвистнул, и Жанна облегченно выдохнула:

– Можешь спасти нас от этой напасти?

– На раз! Огнемет в хозяйстве имеется?

– Откуда?!

– Тогда я бессилен.

Ирис бросила на Тео недоверчивый взгляд.

– Боишься пауков?

– Я мало чего боюсь, но тварей, у которых ног больше, чем у меня, не перевариваю.

– Сходи за пылесосом, Тео! – взмолилась Жанна.

– На кухню можно попасть только через эту дверь. Если не заметили, этот… птицеед сидит прямо над притолокой.

Ирис нервно хихикнула, но смех перешел в хрип, как только паук потрусил в угол.

– Господи спаси и помилуй! – вскрикнула Жанна, а Тео храбро отступил на три шага.

Ирис решила позвать на помощь консьержа. Пока ее не было, погань успела пересечь гостиную по периметру стен. Явившийся Виктор нашел Жанну и Тео застывшими, как жена Лота, они не сводили глаз с темного многонога.

– Если моргну, – жалобно простонала Жанна, – он сбежит, а мы будем жить и думать, что чудище прячется под чьим-нибудь одеялом.

Виктор смахнул паука в прозрачную коробку, удостоился бурных оваций и сообщил, что убивать его не станет, а выпустит где-нибудь подальше от дома.

– Не ближе чем в трехстах километрах! – приказала Жанна.

– Само собой, – ответил Виктор, – как раз сейчас решаю, брать ему билет на поезд или нет.

Консьерж вернулся через десять минут, все выпили за избавление от незваного гостя.

– У вас вроде хорошо получается, – сказал консьерж, залпом осушив рюмку. – Ну, жизнь втроем…

– Разногласий нет, мы уважаем друг друга, – ответила Ирис. – Каждый старается, лично я начинаю чувствовать себя по-настоящему дома.

– Вы раньше жили в Париже? – спросил он.

– Нет, в провинции.

Жанна почувствовала, как напряглась Ирис, и поспешила вмешаться.

– Получается даже лучше, чем я могла надеяться. Одно плохо – Тео не больно-то организованный, но все молодые таковы…

Тео чуть не поперхнулся от возмущения, но вовремя сообразил, что старая дама дразнит его. Да, чувство юмора постепенно возвращалось к Жанне.

– Простите, если был грубоват с вами в первый день, – сказал ему Виктор. – Жанна очень мне дорога, и я беспокоился, как бы незнакомый человек не навредил ей.

– Да ладно, братишка, проехали.

Виктор остался ужинать. Жанна быстренько приготовила пюре из пастернака и пожарила пикшу, Тео испек яблочный пирог. После ухода Виктора Ирис легла спать, а Тео сказал, что выгуляет Будин и заодно покурит, Жанна поблагодарила, но отказалась, сказав, что ей требуется размять кости. Они вместе вышли в тишину ночи.

Было холодно, так холодно, что при дыхании изо рта вырывались облачка пара. Они медленно шагали к парку в конце улицы. Тео закурил, Жанна немедленно вырвала у него сигарету и жадно затянулась.

– Ты куришь?! – изумился Тео.

– Нет… – Жанна закашлялась и снова затянулась. – Никогда не брала в рот эту гадость – я видела, что никотин сотворил с моим бедным дедом, – но всегда тянуло. В моем возрасте не грех начать, бояться больше нечего, согласен?

Она посмотрела на сигарету, сделала последнюю затяжку и вернула ее Тео.

– Жалко, что вкус такой отвратительный.

35

Тео

Все в кондитерской проявляют к делу куда больший интерес, чем я. Филипп гоняет меня с утра до вечера, Натали – сама любезность, кажется, будто она только губами шевелит, а дублирует