Сердце мастера - Вера Арье

– Красавица моя! Что ж ты и не зайдешь к нам, ведь уезжаешь скоро… – запричитала было она, но тут же осеклась. – А хороша-то как! На выход собралась? Боря, глянь: вот что значит «парижский шик». Никаких блесток – сдержанно и со вкусом! – эмоционально одобрила Раиса, оглядев Оливию с ног до головы. – Не хватает, правда, акцентов – дьявол, деточка, он ведь в деталях… Боря, достань-ка с антресолей коробку из-под ионизатора, там у меня кое-что припрятано.

Оливия замерла, предвкушая, что ей сейчас вручат театральную сумочку из бисера или боа из страусиных перьев…

Тем временем Боря сноровисто забрался по стремянке на антресоль и извлек оттуда небольшой запылившийся короб.

– Как в вашей квартире приезжие жить стали, Анна мне сразу позвонила и попросила кое-какие бабулины вещи к себе забрать. Ну, мелочь всякую: квартирные квитанции, бумаги старые и вот это…

Она вынула из коробки резную шкатулку с затейливым восточным орнаментом и протянула ее Оливии.

– Это нехитрые бабулины богатства. Всю жизнь она их берегла…

Оливия заглянула внутрь: скромные серьги-куполки, черненый браслет с сердоликом, пожелтевшая ленточка с фамилией и датой рождения, какие надевали младенцам в роддомах… и изящная чеканная брошь с растительным орнаментом, декорированная кораллами и бирюзой – видно, бабушка привезла ее из родного Ташкента.

– Это оберег – по-восточному «тумар». Прадед твой купил его во время войны на Алайском базаре. Сколько раз закладывала его бабка в голодные годы, и всегда он к ней возвращался… Забирай красоту, Оливия, чего ей на антресолях пылиться!

Поблагодарив Раису, Оливия приколола тумар к блузке и помчалась по ступенькам вниз – заставлять себя ждать ей не хотелось…

Несмотря на непоздний час, улица была пустынна. Снегопад прекратился и город будто бы помолодел, посветлел лицом – ему шла эта пышная серебристая оторочка. В полном безмолвии с дерева слетела крупная ворона, стряхнув на землю слипшиеся белые хлопья, и, вспоров громким карканьем тишину, исчезла в темном небе.

Оливия взглянула на свои ноги – в легкомысленных парижских ботинках моментально стало зябко…

Тут из-за угла появилось представительного вида авто. Оно уверенно двигалось по улице и по мере его приближения нарастал дробный хулиганский бит, доносившийся из динамиков салона.

– Подвезти, красавица? – тонированное стекло опустилось вниз, выпустив захлебывающихся демонов наружу.

Оливия помотала головой, соображая, как бы повежливее отклонить предложение незнакомца, но в этот момент из дворов выплыл сверкающий ретроавтомобиль. Круглые фары, хищный оскал решетки радиатора, выразительно изогнутая крыша… Плавно обойдя сугроб, в который была воткнута дворницкая лопата, автомобиль притормозил у тротуара в нескольких шагах от Оливии.

Задняя дверь распахнулась и, подобно джину из бутылки, в воздухе материализовалась крепкая фигура Волошина. На нем было элегантное пальто, свободного кроя брюки и темная водолазка. Оливия направилась к нему быстрым шагом, ощущая на себе трассирующий взгляд несостоявшегося попутчика. Аккуратно захлопнув за ней дверь, Волошин обошел машину и сел на соседнее сиденье. Автомобиль бесшумно тронулся с места и, быстро набирая скорость, свернул на Смоленскую набережную.

– Ну, ё… «Мосфильм»! – констатировал владелец «представительного» авто и, усилив звук, сорвался с места, разбрызгивая в стороны бурую дорожную пену.

Чудом миновав затор на набережной, с которой открывался впечатляющий вид на скованную льдом реку и монументальную сталинскую высотку, автомобиль свернул на широкий проспект, переливающийся огнями гирлянд и неоном бетонных небоскребов, подобно зловещему Готэм-сити.

– Это Новый Арбат, настоящая московская эклектика, – произнес Волошин, поглядывая в полумраке салона на ее профиль. – Я попросил водителя прокатить нас по этому маршруту – еще немного времени есть в запасе…

– А куда мы направляемся, если не секрет?

– На предаукционную выставку работ русских художников: там будут представлены лоты грядущих февральских торгов. Это редкая возможность взглянуть на шедевры, которые вскоре осядут в частных и корпоративных коллекциях.

– Нет слов! Спасибо, господин Воло…

– Ной Яковлевич. Давайте уже отменим этот официоз и начнем полноценно общаться… Кстати, я не удосужился спросить вас накануне: вы успели дочитать дневник Доры?

Сердце Оливии ткнулось куда-то в подреберье. Она сконфуженно промолчала.

– А жаль… Захватывающая история, хоть роман по ней пиши… – Волошин отвлеченно посмотрел в окно, за которым уже сменилась картинка: на смену уродливым монолитным небоскребам пришли живописные особняки и резные решетки, обрамлявшие запорошенный бульвар. – Вот здесь, на стихийном уличном вернисаже, я выставлял свои самые первые работы… Тогда на Гоголевском вовсю кипела богемная жизнь: между деревьями были натянуты веревки, на которых, как белье на прищепках, висели холсты молодых художников, на скамейках красовалась мелкая скульптура, а на газоне, создавая настроение, играл старый патефон. По аллее фланировал народ, на скамейках кучковались шахматисты, а вон у того выхода собиралась детвора, осаждая передвижной лоток с мороженым…

Пока он плел свой ностальгический рассказ, машина свернула на фешенебельную старомосковскую улицу и замедлила ход. Водитель вышел из-за руля и, закинув левую руку за спину, правой предупредительно распахнул перед Волошиным дверь.

Затем очередь дошла и до Оливии. Она шагнула на очищенный от снега тротуар и подняла глаза: перед ней возвышалась городская усадьба с аккуратным фасадом и флигелем. У ее входа в напряженном оцепенении застыла охрана.

Придерживая Оливию под локоть, Волошин миновал портал и по-хозяйски вошел в особняк.

В просторном холле было малолюдно. У стойки регистрации стояло несколько мужчин в деловых костюмах и улыбчивая девушка-хостес, которая обратилась к Волошину по имени-отчеству и, скользнув по Оливии равнодушным взглядом, пожелала им «приятного просмотра». Услужливая старушка с тщательно взбитыми надо лбом волосами тут же приняла у них пальто, выдав в обмен костяные номерки.

Оливия бегло оглядела себя в барочном зеркале – плотно сидящие на бедрах брюки и изумрудная шелковая блуза подчеркивали в ее внешности все, чем стоило гордиться. У основания высокого викторианского воротника тускло мерцал тумар, который неожиданно пришелся к месту. Поймав в отражении одобрительный взгляд Волошина, она смущенно отвернулась и направилась к ступенькам.

На втором этаже особняка царила богемная атмосфера: в анфиладе просторных залов, декорированных разносортными картинами, мелко позвякивали бокалы с шампанским, порхали нервные смешки и возгласы посетителей.

В капсульном пространстве, где преобладали работы авангардистов, стояла группа людей. Интеллектуалка в ярко-фиолетовом трикотаже, эмоционально размахивая руками, внушала что-то длинноволосому очкастому юнцу. Рядом с ними томная красавица ахматовского типа задумчиво обменивалась впечатлениями с одышливым толстяком, а стриженная под полубокс дама в длинном меховом жилете сосредоточенно делала какие-то пометки в каталоге, медленно перемещаясь от одного лота к другому…