Легенда о Коловрате - Вадим Саралидзе

…Евпатий открыл глаза и с криком заметался на постели. Покои слабо освещались пламенем догорающей одинокой лучины. Рядом с ним сразу же оказался витязь со строгим лицом и седой прядью в бороде. Силой могучих рук он легко прижал Евпатия к постели и, тревожно глядя в глаза, несколько раз позвал по имени.

Это Ингварь, почти сразу вспомнил Коловрат и обессиленно опустился на перину. Из-за плеча Ингваря выглянул худой старик с седой козлиной бородкой и положил больному на лоб тряпицу, смоченную душистым травяным отваром. Старик недовольно покачал головой и принялся собирать разложенные на лавке плошки с мазями и корешками. Наконец он обратился к Ингварю дребезжащим голосом, говоря так, словно Евпатия не было рядом:

– Огневица боярина мучит – и в главе, и в утробе, и в членах. Надобно кровь пускать, да боязно – больно слаб. Посередь живота и смерти стоит. Тут только Господу молиться, иной помощи нет.

Ингварь хмуро кивнул и ответил, не сводя глаз с Евпатия:

– Иной помощи и не надобно. Вера и молитва любую рану исцеляют и любую хворь изгоняют.

Лекарь вздохнул и забормотал что-то неразборчивое, гремя своей утварью. Евпатий вдруг вспомнил свое видение: безбожная рать, Апоница с телом княжича на руках, Евпраксия… Он старался заговорить, но язык ходил во рту тяжело, как мельничный жернов:

– Федор… Настя… Живы? Стоит ли Рязань? Батый – пес предатель! Нужно спешить, собирать ратников на помощь!

И сызнова попытался сесть, но Ингварь опять удержал его. Старик лекарь снова покачал головой и поднес к его губам плошку с водой.

– Бредит боярин, – вполголоса сказал он Ингварю. Евпатий сделал несколько жадных глотков и откинулся на постель. Это напряжение забрало его последние силы, он слышал голоса, но не мог понять, о чем они говорят. Наконец свет померк, и он снова ухнул в горячую черноту…

«…Он снова парил над родной Рязанской землей, словно бестелесный дух, спокойный и равнодушный, оглядывая знакомые с детства холмы и изгибы рек. Нынче земля была неспокойна, зверь бежал и прятался в лесу, птицы молчали на деревьях. Земля дрожала от топота десятков тысяч коней, степь по правому берегу реки почернела, от края до края заполненная пришлым войском. Пришельцы были низкорослы и темнолики, висели у них на седлах колчаны, полные черных стрел, острые сабли и короткие кривые луки. Визжа и свистая, скакали они вперед, и лишь жаждой крови и огня блистали их раскосые глаза.

Ветер разогнал редкие облака, и стала видна Рязанская рать, что выстроилась на другом берегу. По центру, на возвышении, стояла рязанская дружина. Сверкало зимнее солнышко на стальных шеломах и остриях копий, сплошной стеной сомкнулись красные щиты, высоко в небе реяли разноцветные стяги. Сам великий князь Юрий с братом своим Олегом Красным вел рязанцев на битву. По правую руку от них стояли муромские полки, не бросили в беде соседей князья муромские. По левую руку к битве готовился отряд князя Всеволода Пронского. Больше не было никого, чтобы встать на пути у великого степного воинства.

Вот уж приблизились татарские полчища, что стало видно их несметное количество. Ропот пробежал по русскому войску, крепче сжали русичи рукояти мечей, плотней сомкнулись плечами. Слишком мало было рязанское войско, а мунгалов были тьмы. На каждого дружинника приходилось по десяти врагов, но не дрогнули воины. Вдохнули они напоследок морозного воздуха и изготовились на смертный бой. Юрий Игоревич снял шелом, чтобы было видно его лицо и ясные горящие очи, и обратился к дружине зычным голосом:

– Братья мои! Дал Господь нам тихую и счастливую жизнь, и жили мы светло и радостно и хвалили Его неустанно. Что же ныне – как послал нам Господь испытания – не примем их? Перестанем славить его? Горе тем, кто в страхе усомнится в любви Божией. Все что ни делает Отец Наш – лишь наказ неразумным чадам. Примем же сей урок дружно и радостно!

Грянули ратники в ответ грозным криком, громко ударяя в щиты свои так, что первые ряды наступавших степняков охватила робость. Но вот зазвенели разом тысячи спускаемых тетив на круторогих татарских луках, и небо вмиг потемнело от стрел. Смертельный ливень обрушился на русские порядки, врезаясь в щиты, пробивая латы, калеча коней.

Но витязи лишь сомкнули плотнее строй, глядя на противника без страха, но дерзко и яростно. И вот уже налетела Батыева конница на ощетинившиеся копьями первые ряды. Сшиблись под рязанским небом две рати, большая и малая.

Первыми удар приняли муромские полки. Целый десятитысячный тумен атаковал русичей, коих было едва две тысячи воинов. Со страшным грохотом столкнулись всадники со строем дружины. Храпели и ржали истошно пронзенные копьями кони, по-басурмански ругались и стенали седоки, вылетая из седел. Дружно рубили врага муромцы, крепко стояли умелые воины, храбрые стражи русского пограничья. Конников поднимали на копья и сбрасывали вниз, где их ждали острые мечи и тяжелые топоры дружинников. Булавы и шестоперы крушили татарские шлемы со страшными личинами. Но слишком велика сила, что пришла за Батыем. Всадники заполняли бесконечным потоком все бреши и вскоре, прорвав первые ряды, врубились в центр строя. Правое крыло русских дрогнуло и рассыпалось на несколько отрядов, которые продолжали отчаянно сопротивляться. Но вот упал с коня окровавленный князь Олег Юрьевич, рядом с ним погиб и сам Юрий Давыдович Муромский.

Увидав их гибель, рязанский князь воскликнул в ярости и отчаянии:

– Братья мои милые! Князья муромские напред нас чашу испили, мы ли сей чаши не пьем?!

И обнажив меч, ринулся на супостата вниз по склону, окруженный верными гридями. От дружного натиска тяжелой конницы русичей татарские полки дрогнули и в беспорядке метнулись назад. Словно стальным молотом ударили Батыево войско. Но рать безбожная несметная, словно туча, взамен одного убитого – двое новых встают. Везде был слышен звон железа, стон умирающих и проклятья живых. Горячая кровь растопила снег до самой земли, трупы степняков и русичей вперемешку устлали поле брани.

Раненые кони, лишившиеся седоков, метались по полю, топча всех на своем пути. Вот уже редкие отряды дружинников, спина к спине, держат оборону. Упали стяги Всеволода Пронского на левом крыле, порубали князя с дружиной мунгалские всадники.

Только Олег Ингваревич, прозванный Красным за свою красоту и стать, продолжает биться, окруженный со всех сторон. Потерял он и щит свой, пробитый стрелами, и шелом, лик его забрызган кровью. Хотят татары взять его живьем и все не могут. Разит без устали Олег, кому отсечет руку с занесенным арканом, а кому и голову. Никак не подступиться к нему степнякам. Но вот просвистела подлая стрела и поразила Олега Красного в правое плечо, выронил он меч, и в тот же миг мунгалы стащили его с коня и связали.

Наконец опустели берега реки. Только мертвые тела без счету лежат на снегу. Только десятая часть от рязанского войска сумела уйти в Рязань. Сам Батый смотрит на поле брани с высокого холма. Недоволен великий хан, в злобе кричит на своих темников и нукеров. Не ждал он такой стойкости от столь малого войска русских, не думал положить столько воинов в первой же битве. Дивится Батый и рязанским князьям, что сами без страха в бой идут, а не сидят в ставке, как у мунгалов принято. Тяжело будет сладить с этими землями.