Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

— Что-то болит, Иннес? — спросила я, остановившись.

Он удивленно охнул и выпрямился, но тут же скорчился снова, а худощавее лицо покраснело оттого, что его раскусили.

— Пойдем со мной, — предложила я, взяв его за локоть.

Иннес затравленно огляделся, словно в поисках спасения, но я твердо направляла его, чуть сопротивлявшегося, но не возражавшего вслух, назад, к своей каюте, где заставила снять рубаху и лечь на стол для осмотра.

Пальпируя его тощий волосатый торс, я нащупала плотную, гладкую массу печени с одной стороны и слегка раздутый изгиб желудка — с другой. Перемежающийся характер болей, то заставлявших его извиваться, как червяк на крючке, то отпускавших, подсказал мне, что, скорее всего, причиной его страдания является банальный метеоризм, но догадку следовало проверить.

Я прощупала попутно желчный пузырь, проверяя, не имеет ли место острый приступ холецистита или воспаление аппендикса, при этом мысленно видела брюшную полость вскрытой, со всем сложным комплексом жизненно важных органов. В действительности вскрытие полости оставалось рискованным делом даже при наличии современных средств анестезии и антибиотиков. Конечно, я понимала, что рано или поздно столкнусь с такой необходимостью, но искренне считала, что чем позже, тем лучше.

— Вдох! — скомандовала я, держа ладони на его груди и видя мысленным взором, как розовеет зернистая поверхность здорового легкого. — Теперь выдох.

С оттоком воздуха цвет становился бледнее, приобретая голубоватый оттенок. Дыхание было ровным, не прерывистым, без хрипов. Я потянулась за одним из плотных листов веленевой бумаги, которые использовала в качестве стетоскопа.

— Когда вы в последний раз опорожняли кишечник? — спросила я, скатывая бумагу в трубочку.

Под моим пристальным взглядом физиономия шотландца приобрела цвет свежей печенки. Он пробормотал нечто невразумительное, из чего разобрать удалось лишь слово «четыре».

— Четыре дня назад?!

Я пресекла его попытки удрать, надавив ладонью ему на грудь и прижав к столу.

— Спокойно! Я только прослушаю вот здесь для большей уверенности.

Сердечные шумы были нормальными: я слышала, как методично, в правильном ритме и с правильным звуком открываются и закрываются клапаны. Собственно говоря, диагноз я поставила с первого взгляда, но сейчас в дверь просовывались головы любопытствующих приятелей больного, и я для пущей важности переместила трубку стетоскопа ниже, прослушивая звуки кишечника.

Как и предполагалось, в верхнем отделе толстой кишки было отчетливо слышно бурчание газа. А вот нижняя сигмовидная кишка была блокирована, там никакие звуки не прослушивались.

— Газы в животе, — констатировала я. — И запор.

— Уж мне ли этого не знать, — пробормотал Иннес, в отчаянии глядя на свою рубаху.

Я положила руку на этот предмет одежды, чтобы не дать ему уйти, не ответив на мой вопрос относительно того, чем он в последнее время питался. Оказалось, что рацион состоял почти исключительно из свиной солонины и сухарей.

— А как насчет сухого гороха и овсянки? — с удивлением спросила я.

Наведя справки о том, каков обычный корабельный рацион, я заодно с бочонком лимонного сока и набором лечебных трав запаслась тремястами фунтами сушеного гороха и таким же количеством овсяной муки в расчете пополнить этим морской паек.

Иннес промолчал, но вот стоявшие в дверях зеваки в ответ на мой вопрос разразились потоком жалоб и разоблачений.

Джейми, Фергюс, Марсали и я ежедневно обедали вместе с капитаном Рейнсом, вкушая пищу богов, сотворенную Мерфи, так что относительно неполноценности питания команды я пребывала в полном неведении. Очевидно, суть проблемы коренилась в самом Мерфи: придерживаясь высочайших стандартов во всем, что касалось капитанского стола, он совсем по-другому относился к кормежке команды. Эту рутинную работу он выполнял быстро, умело, но категорически отвергал любые предложения разнообразить меню, требовавшие дополнительного времени и усилий. И уж совсем наотрез отказывался заниматься такой ерундой, как приготовление моченого гороха или вареной овсянки.

Часть проблемы состояла в глубоко укоренившемся у Мерфи предубеждении против грубой шотландской овсянки, оскорблявшей его эстетическое чувство. Что именно думает он об этом блюде, я могла догадаться по таким словам, как «блевотина собачья». Их и им подобные он бормотал над подносами с завтраком, включавшими плошки с кашей, столь любимой Джейми, Марсали и Фергюсом.

— Мистер Мерфи говорит, что поскольку свиная солонина и сухари, не говоря уже о пудинге и говядине (хотя если это говядина, то я китаец) по воскресеньям, годились для любой команды из тех, что он кормил тридцать лет, то они сойдут и для нас! — возмущался Гордон.

Имевший дело со смешанными командами из французских, итальянских, испанских и норвежских моряков, Мерфи привык, что матросня жадно поедает все подряд, независимо от национальных вкусов. Упрямство шотландцев, желавших во что бы то ни стало получать свою овсянку, натолкнулось на его ирландскую неуступчивость. И если поначалу конфликт лишь слегка разогревался, то теперь начинал закипать.

— Мы-то думали, нас будут кормить по-людски, — пояснил Маклеод. — Во всяком случае, так обещал Фергюс, когда звал нас. Но с тех пор, как мы покинули Шотландию, никто из нас в глаза не видел ничего, кроме солонины и сухарей, а непривычный желудок это не больно-то усваивает.

— Неохота нам было беспокоить Джейми Роя по такому поводу, — вставил Риберн. — У Джорджи есть сковорода, и мы сами жарили себе овсяные лепешки на огне лампы в нашем кубрике. Но весь овес, что был у нас в мешке, уже кончился, а ключи от кладовки у мистера Мерфи.

Он смущенно посмотрел на меня из-под светлых ресниц.

— А просить его не больно-то хочется, зная, что он о нас думает.

— Кстати, миссис Фрэзер, вы не знаете, что он подразумевает под словом «негодяи»? — осведомился Макри, подняв кустистую бровь.

Выслушивая сии горестные излияния, я одновременно подбирала травы для отвара: анис и дягиль, две большие щепотки конской мяты и несколько побегов мяты перечной. Завязав все это в марлю, я закрыла коробку и вручила Иннесу его рубаху, в которую он поспешно облачился.

— Непременно поговорю с мистером Мерфи, — пообещала я шотландцам. — Тем временем, — эти слова были адресованы уже Иннесу, который получил от меня марлевый узелок, — нужно будет заварить это в чайнике, дать настояться и пить по полной чашке каждую смену вахты. Если до завтра результатов не будет, прибегнем к более сильнодействующим средствам.

Словно в ответ на эту угрозу, чрево несчастного издало высокий трескучий звук, и шотландцы покатились со смеху.

— Славно вы его напугали, миссис Фрэзер, этак из него со страху все дерьмо выйдет, — с широкой ухмылкой заметил Маклеод.

Иннес, красный, как артериальная кровь, взял узелок, закивал и удалился, последовав за остальными контрабандистами.