Вегетарианка - Ганс Хан

* * *

В самые последние минуты своего короткого сна он увидел ее.

Ее кожа отливала туманным желто-зеленым светом. Перед ним распласталось ее тело, похожее на листочек, только что слетевший с ветки и поэтому только что начавший увядать. На ягодицах не было заметно монгольского пятна, вместо него всю ее равномерно покрывал этот желто-зеленый свет.

Он перевернул ее на спину. Слепящий свет лился с верхней части ее тела – источником, видимо, было лицо, – не позволяя ему поднять глаза выше ее груди. Двумя руками он раздвинул ей ноги, и по гибкости ее упругих бедер стало ясно, что она не спит. Он проник в нее, и сок зеленого цвета, какой течет из толстых надорванных листьевго листа, начал струиться из ее лона. Ароматный, но в то же время горьковатый запах листьев и травы постепенно сгустился и стал таким едким, что он еле дышал. Почти достигнув оргазма, он с трудом вышел из нее, и в этот миг увидел свой член, окрашенный в зеленоватый цвет. Неизвестно, из ее или из его тела выделилась влага, но его лобок и даже бедра покрывал свежий и душистый травяной сок ярко-зеленого цвета.

* * *

На другом конце невидимой телефонной линии снова молчали.

– …Ёнхе.

– Да.

К счастью, она молчала недолго. Неужели в этом ответе промелькнула радость? Пусть слабая, но радость? Или ему показалось?

– Ну как, отдохнула вчера?

– Да.

– Знаешь, я хотел кое-что спросить у тебя.

– Спрашивайте.

– Ты, наверное, уже смыла рисунки, да?

– Нет.

Он вздохнул с облегчением.

– Могу я попросить не смывать их? Хотя бы до завтра. Я еще не закончил работу. Думаю, надо снять еще раз.

Ему показалось, что она улыбается. Он не мог ее видеть, ведь была на другом конце провода, но все-таки ему казалось, что она улыбается.

– Мне не хотелось, чтобы они исчезли, вот я и не мылась.

Она говорила безразлично.

– С ними на теле я перестала видеть тот сон. Если они сотрутся, я попрошу вас нанести их еще раз.

Он не расслышал все до конца, поэтому сильнее прижал трубку к уху.

«Все нормально, – сказал он сам себе. – Если она такая, то есть шанс, что разрешит. И, может быть, разрешит все».

– Завтра у тебя будет время еще раз приехать туда? В мастерскую в районе Сонбави.

– …Хорошо.

– Но, знаешь, там будет еще один человек. Мужчина.

Молчание.

– Ничего, если он тоже разденется и я распишу его цветами? Как это тебе, нормально?

Он ждал. По опыту общения с ней он уже знал, что ее молчание обычно означает согласие, и от этой мысли волнение его улеглось.

– …Хорошо.

Он положил трубку и, сцепив пальцы в замок, заходил кругами по гостиной. Ребенок был в детском саду, жена уехала в свой магазин, и он, вернувшись домой примерно в три часа пополудни, оказался предоставлен самому себе. Потерзавшись сомненими, не зная, что сказать жене, он решил сначала позвонить свояченице.

Но уклониться от разговора с женой он никак не мог, поэтому затем набрал и ее номер.

– Вы где сейчас?

Она спросила скорее смущенно, нежели холодно.

– Дома.

– С работой все хорошо получилось?

– Еще не закончил. До завтрашней ночи, наверное, буду занят.

– Вот как… Ну ладно, отдыхайте.

Разговор закончился. Лучше бы она кричала, как другие жены, злилась, ругала его, осыпая бранью. Тогда ему жилось бы спокойнее. Характер жены, эта ее готовность к послушанию, этот осадок от покорности, печалью лежащий на ее сердце, – все это душило его. Он не мог не знать положительных качеств жены, не мог не знать, как отчаянно она пытается понять его, старается окружить заботой. Не мог он не знать и о том, что сам он, наоборот, человек эгоцентричный и безответственный. Но даже сейчас, в этот миг, вопреки здравому смыслу ему хотелось думать, что выдержка и благие намерения жены не дают ему дышать и это из-за них он ведет себя еще хуже.

Когда буря эмоций – ощущение вины, раскаяние и сомнения – пронеслась над ним и утихла, он, как и задумал, набрал номер телефона Ч. и тут же услышал его голос:

– Это вы, сонбэ? Сегодня вечером будете в студии?

– Нет, – ответил он. – Вчера всю ночь работал. Сегодня хочу немного отдохнуть.

– Да? Ну хорошо.

В Ч. чувствовались самоуверенность, великодушие и спокойствие, свойственные мужчинам, еще не достигшим тридцати. Он мысленно раздел его, скорее худощавого, нежели крепкого и сильного на вид. Кажется, подойдет.

– У меня к тебе просьба.

– Какая?

– Что у тебя завтра? Найдется время?

– Завтра вечером у меня встреча.

Коллеге, не понимавшему, зачем его просят куда-то прийти, он назвал адрес мастерской М.

– Это займет всего часа два, к вечеру освободишься.

После этих слов он, вдруг решив поменять планы, зашел с другой стороны.

– Ты ведь вчера сказал, что хочешь посмотреть мою работу?

– Да, конечно, очень хочу, – с готовностью ответил Ч.

– Я сейчас еду в студию.

Разговор закончился.

Он надеялся, что отредактированная прошлой ночью кассета понравится внимательному к деталям Ч., надеялся пробудить в нем интерес к своему фильму. К тому же вежливый молодой человек вряд ли сможет легко отказать в просьбе старшему товарищу, работающему с ним в одной студии. Уверенности не было, но радостное предчувствие уже овладело им.

* * *

Ч. приехал раньше назначенного времени. Следуя своему любимому выражению: «Take it easy», он в любой обстановке вел себя расковано, но в этот раз казался немного напряженным. Он даже сказал:

– Что-то я нервничаю.

Подавая Ч. чашку кофе, он опять мысленно раздел его. Воображаемая картина понравилась ему. Кажется, Ч. подойдет.

Накануне посмотрев кассету, Ч. взволнованно признался:

– Не могу поверить… Это шедеврально! Как у вас это получилось? Если честно, я до сих пор считал вас вполне заурядным художником… Ой, простите…

В глазах, в голосе Ч. сквозила явная симпатия, которую раньше он за ним не замечал.

– Разве можно настолько изменить свой стиль? Как бы лучше выразиться… Такое впечатление, будто какой-то великан вдруг поднял вас и переместил в другой мир… Вы только посмотрите на эти краски, оттенки!

Сентиментальные и неловкие выражения молодого Ч. не пришлись ему по душе, но в этих словах звучала правда. Такого разнообразия красок, какое изливалось из него в последнее время – хотя, конечно, он и раньше ощущал красоту всех оттенков и тонов, – он не мог припомнить. Казалось, все эти насыщенные энергией цвета заполнили его всего и, прорвав преграды, хлынули наружу. Очень уж неистовым стало его существование. Это ощущение полноты жизни никогда не владело им в прежние годы, даже в период молодости.