Палачи и герои - Сергей Зверев

– Диверсант, который в апреле сорок первого едва не отправил меня на тот свет.

– Он самый. Дантист. Эта сволочь и организовала резню в Кросно. Он у националистов теперь большой человек.

Иван взял фотографию. Кивнул:

– Ну что ж, буду помнить.

– Помни, Иван. Помни. Может, посчитаться возможность появится.

У Ивана осталась глубокая зарубка в памяти. Теперь у него есть кровный враг. Личный. Гитлера не считать – он враг всех людей. А тут его, собственный. И еще появилась масса швали, которую необходимо стирать с лица земли, – эти, как их, бандеровцы. Ничего, скоро Красная армия вышибет немца из их угодий. И тогда те, кто не сбежал, тысячу раз раскаются, что они на свет появились. Дантист. Даст бог, встретимся…

Командир боевки был худым, изможденным, низкорослым селянином. Винтовка на его плече казалась больше его самого. Он с гордостью демонстрировал лежащего на скотном дворе, страшно избитого босого человека.

– Парашютист, – объявил командир. – Вчера поймали. Возьмете с собой, пан Дантист?

Двое крепких мужиков за шиворот подняли пленного и поставили на ноги.

– Возьму. – Дантист с ненавистью смотрел на окровавленного, едва держащегося на ногах человека, но смотревшего в его глаза с угрюмым вызовом.

– Ничего не говорит, курва, – развел руками командир боевки. – Только ругается матерно. И обещает нам всем лютую погибель. Врет же.

– Врет. – Дантиста привычная ярость захлестывала темной волной, погребая под собой остатки здравомыслия.

Он ненавидел этого краснопузого. Не за то, что тот топчет украинскую землю. Не за его убеждения. Даже не за то, что он кацап. А за этот непокорный взгляд, в котором была уверенность в своей правоте.

Дантист зарычал. Выхватил пистолет. И выстрелил русскому в колено.

Тот упал. Закричал от боли. И опять поднял полные презрения и твердости глаза.

– На. – Выстрел во вторую ногу.

Пленный катался по снегу, окропляя его красным.

«Опять не сдержался», – клял себя Дантист, предчувствуя выволочку от куратора, велевшего доставлять парашютистов и пленных партизан живыми.

Но этот уже не выживет.

– Сила за мной. – Дантист взял пленного за волосы. – А ты сдохни, москальская морда.

И выстрелил в голову.

– Последний был, – посетовал командир боевки. – Троих мы в лесу уложили. А они четверых наших. Умелые были. К партизанам шли. Ночью их с аэроплана сбросили.

– Вот по партизанам и работай, – прикрикнул Дантист. – Нечего обозы немецкие грабить!

– Дюже те партизаны шебутные. Не успеваем за ними.

Партизаны и парашютисты – любимые слова куратора. По ним одно время боевки работали достаточно успешно и перебили их немало. Но теперь не справляются. Слишком много их становится.

Потрепанный «Опель» отъезжал от хутора, провожаемый уважительными взглядами боевиков, – барин на машине ездит. В трясущейся кабине подпрыгивающего на бездорожье грузовика все еще злой Дантист вспоминал последний разговор с куратором.

– Ковпак, Федоров, Сабуров, – перечислял майор Кляйн. – Вам что-нибудь говорят эти имена?

– Нет.

– А скоро будут говорить. Это командиры больших партизанских соединений, которые с территории Белоруссии ломятся на Украину. И ваши боевки им на один зуб. Вам не хватает сил.

Действительно, в ряде районов Украины партизаны все больше чувствовали себя хозяевами. Но в Галиции пока получали отпор. А еще на Волыни активно действовали боевые структуры Армии Крайовы, подчинявшиеся польскому правительству в изгнании. Происходило страшное – бандеровцы переставали быть хозяевами лесов.

Реформы ОУН давно назрели – это совершенно очевидно не только Дантисту. Уже который год в Организации мусолился вопрос о создании украинской армии, анонсированной еще Бандерой в его воззвании об образовании независимого украинского государства.

В апреле 1942 года на проходившей под Львовом второй конференции бандеровской фракции ОУН было указано на «скорую возможность вооруженной борьбы за украинскую государственность в подходящее время», когда или СССР потерпит поражение, или Германия истощит свои силы в войне. Одним из приоритетных заданий определялось создание собственных вооруженных сил в виде широкого всенародного движения. Основными задачами ставилась борьба против «московско-большевистских влияний», «пропаганды партизанщины», «оппортунистов из ОУН (М)».

Но Дантист прекрасно понимал, что будет так, как решат немцы. Точнее, абвер – главный игрок в шахматы с украинскими националистами…

Через пару дней на конспиративной квартире в Тернополе майор Кляйн взгрел Дантиста за расстрел парашютиста, которого надо было обязательно доставить на допрос. Впрочем, ругался для порядка. Мысли его были заняты другим.

– Теперь слушайте внимательно, герр Ковган. Пора вашей организации заканчивать с анархией и безответственностью. Надо объединять ваши силы в четкую, разветвленную военную структуру.

– Даже так, – удивился такому прозрению Дантист.

– Бандера прав – настала пора украинской национальной армии. Нужна полная власть над лесами и деревней. Положение на фронтах тяжелое. Мы не можем отвлекать на обеспечение безопасности тыла большие силы. А вы зачистить от большевистской мерзости свою землю просто обязаны. Работа предстоит тяжелая, учитывая, сколько дураков из ваших рядов придется переубеждать, а то и уничтожать.

– Надеюсь, одобрение соратников гарантировано?

– Несомненно, – кивнул майор.

Это означало, что агентура абвера в ОУН (Б) уже получила соответствующие указания…

В Сталинграде шла невиданная в истории бойня, от которой зависела судьба войны. Там оказалась запертой группировка из двадцати двух немецких дивизий общей численностью в триста тысяч человек. Ивану порой было стыдно, что он здесь, в полусотне километров к югу от Сталинграда, в тишине заснеженных степей, ждет у моря погоды, тогда как красноармейцы, проявляя чудеса мужества и стойкости, давят фашистского гада в городе на Волге.

Но Иван знал, что прохлаждаться ему недолго. Немцы не оставляли попыток деблокировать окруженную армию Паулюса. И не сегодня завтра на позиции, на которых вросла в землю дивизия, накатит стальными гусеницами четвертая танковая армия генерал-полковника Германа Гота.

Декабрьские морозы 1942 года под Сталинградом были почти такие же лютые, как в сорок первом под Москвой. От холода не было спасения даже в землянках, не говоря уж о позициях. К нему привыкнуть невозможно, но можно научиться с ним жить…

В такое морозное, хрустящее снегом утро Иван получил от своего командира роты приказ – бронебойщики передаются в оперативное подчинение первому батальону. Командование полагает, что там танкоопасное направление. Но ротный сам так не считал: