Инноватор - Роман Пастырь

Так вот… Алхимики в разные времена ставили перед собой разные задачи. Обретение физического бессмертия, обретение личного материального богатства… Это примеры так называемых низких целей и смыслов. Есть мнение, что трансформацию материи придумал человек, желающий превращать обычный металл в драгоценный. Что утратило актуальность, когда это знание распространилось. Для устойчивой трансформации надо столько сил приложить… И так легко это разрушить, причем легко и для обычного человека, что нет смысла заморачиваться.

Но не суть. Были и другие цели, более возвышенные, такие, как развитие разума, личности и духа. Что пересекается с философской концепцией созидания и разрушения, того пути, по которому идет алхимик.

Если в общих чертах, то гармоничность личности строится на продуктивной деятельности, в рамках основных направлений или составляющих жизни. Это наличие дела в жизни — полезного миру и интересного самому человеку. Это наличие смысла в этом деле, да и в жизни целом. Это семья, род и родичи, как главная опора. Ответственность за близких это то, что помогает собраться в трудную минуту, придаёт жизни смысл. Это обучение — без новых навыков и постоянного самосовершенствования не получится ничего добиться. Это дружба и социальные связи. Но дружка не как пойти тусить в клуб, а как обмен идеями и взаимопомощь. Здоровье и тело — для алхимика это сверхважно, само собой. Ну и на закуску — творчество и отдых.

Я не шучу. В древних трактатах описывалось важность искусства и творчества. Когда ты занимаешься чем-то не прагматизма ради, а для души, соприкасаясь с высокими материями.

К сожалению, я на собственной шкуре знал, что это такое, когда в жизни нет большей части перечисленных аспектов. Я потерял родню и остался один. Дружить тоже ни с кем не осталось. Учиться? Когда остаёшься один, это теряет большую часть смысла. Искусство? В мире, который разрушается? Даже не смешно. Здоровье и тело? Да мне не каждый день удавалось поесть в последние годы, какое там здоровье. Сейчас и не скажу, как выжил тогда. Из упрямства? Единственное, что мною двигало — это цель. Цель выбраться из умирающего мира. То есть для выживания достаточно, когда работает хотя бы один аспект. Но для полноценной жизни этого маловато.

А я хотел жить именно полноценно.

То, что график загруженный не умоляло этого желания, а наоборот, усиливало его. Находясь в постоянном напряжение, как от учёбы, так и от дел с князем, да и от других конфликтов, рано или поздно я подойду к тому моменту, когда перегорю. Ладно, пусть он будет не скоро, этот момент. Всё же я очень хорошо закален. Но зачем усугублять? Зачем создавать дополнительные сложности, если можно их избежать?

Послушав Сахарова, в живописи я увидел ту отдушину, которая поможет мне переключаться. Как говорится, лучший отдых — это смена деятельности. Преподаватель мне объяснил, что есть академическая живопись и на то, чтобы освоить её, у меня уйдут многие годы. Это не то, к чему лежало сердце. Также он объяснил, что есть живопись и другая. Спонтанная, дерзкая, сознательно плюющая на рамки. Проще говоря, твори, что хочешь.

— И как этому научиться?

— Как-как, бери и твори. Главное не бояться. Давай покажу.

Он показал. Сначала рассказал, что такое холст, где его достать, какие и для чего лучше подходят, как грунтовать. Показал, какие есть кисти, в чем их особенности, научил пользоваться мастихином.

— Смелее! Не жалей краску!

Рисовал я маслом. Акварель и прочее для моих целей не подходили. Масло же… Оно мне показалось более живым, способным на дерзость.

— Твоя задача простая. Выплескивай на холст всё, что захочешь. Ты либо рисуешь академически правильно, либо смело. Не хочешь учиться первому, учись второму.

В общем, ушёл я довольный и вдохновленный. Определенно, живопись имела все шансы стать отрадой в моей жизни.

В пятницу у нас в старшем институте начался новый предмет — этика. Который всколыхнул аристократическое общество. Студенческую его часть.

Началось всё буднично. Преподаватель поставил вопрос, над которым предложил нам поразмыслить.

— Что ограничивает аристократа? Представьте себе сильнейшего беса и ходока, что может его ограничивать? Кто желает ответить? — пожилой мужчина обвёл аудиторию взглядом.

Звали его Фридрих. Фамилия тоже имелась: Шафер. Он из тех, кого княжеская семья наняла за рубежом. Русским он, кстати, владел в совершенстве.

— Закон? — предложила студентка с первых рядов, — Но если он так силен…

— То закон сам по себе не станет тем, что ограничит его, — кивнул мужчина. — А что станет? Может вы? — перевёл он взгляд на соседа ответившей.

— Другие аристократы?

— Так он же сильнейший.

— Если они объединятся, — уточнил парень.

— Как вариант, — согласился Фридрих, — При условии, что группа слабых выйдет сильнее нашего аристократа одиночки. И при условии, что у него нет союзников. Сформулирую задачу иначе: что ограничивает аристократа, который настолько силен, что в мире не соберется союза, способного его победить?

— Ничего, — раздался уверенный, насмешливый голос.

Я нашёл глазами того, кто говорил. Знакомое лицо. Константин Белогрудов. Сильный ходок и бес, семья влиятельнее некуда. Мы с ним в раздевалке раз пересеклись, когда он похвалил мою драку с простолюдинами. После этого не общались.

— Да неужели? — бросил на него острый взгляд преподаватель, — У кого-то есть идеи получше?

— Сдерживающие факторы есть либо внешние, либо внутренние. — ответил другой парень. — Если внешние ограничения отсутствуют, ответ на ваш вопрос очевиден — аристократ сам должен ограничивать себя.

Говорившего звали Стародубов Алексей. Индекс опасности у него пятьдесят четыре. Потенциал минимум двойной. Но интересен он не этим, хотя сила выдающаяся, на уровне первых мест на потоке, а фамилией.

В институтской библиотеке, среди исторического раздела, имелись официальные описания семейств. Как никак, история чаще всего была связана именно с ними, с аристократами. Традиция брать «звериные» фамилии на Руси пошла около тысячи лет назад. Соответственно, все те семьи, которые носили такие фамилии, начинались плюс минус в этом промежутке времени. Имею ввиду образовывались их рода.

Но были времена, когда звериные фамилии не вошли в моду. Были и те, кто имеет подтвержденную историю гораздо раньше обозначенного отрезка времени.

Если в общих чертах, то аристократы делились на несколько категорий. Молодые семьи — те, кому меньше пяти веков. Этот отрезок считался минимально необходимым, чтобы родословная укрепилась. Те, кто старше, назывались старшими семьями. Те же Медведевы имели девять веков подтвержденной истории. Их союзники Филиновы, с кем они дружат лет пятьсот, десять веков. Белогрудовы — семь.

Само по себе время не было равнозначно силе. Род мог растерять могущество, как финансово-социальное, так и генетическо-звериное.