Изумрудный шифр - Алена Белозерская

Узнав о своем распределении в Джибути, Бруно собрал вещи, попрощался с друзьями так, как будто уезжал погостить к маме, и с безразличием стал ждать время отправки в лагерь.

Жизнь в Африке оказалась не такой, какой он надеялся ее увидеть. Изобилие проституток и дешевого пива превращали службу в некий фарс. Легионеры проводили жаркие вечера в беспробудных пьянках, которые неизменно заканчивались дикими оргиями. В это же время в соседнем Сомали происходили вооруженные столкновения между правительственными войсками и оппозиционными группировками. Получив известие о передислокации части войск легиона из Джибути и увидев свое имя в списках, отправляющихся в Сомали, Бруно даже обрадовался, усмотрев в этом прекрасную возможность выпустить злость, съедавшую его.

Четыре месяца перестрелок с местным населением, свергнутое правительство, ожесточенные голодные люди, раненые и убитые дети порой доводили его до сумасшествия, заставляя по-другому оценивать жизнь. Однажды легионеров, перевозящих раненых солдат в госпиталь, обстреляли повстанцы. Бруно очнулся лишь к вечеру. Лицо было залито кровью, а правая рука не двигалась. Он даже не смог дотянуться до лежавшей недалеко согнутой винтовки, пытаясь увернуться от подошедшего к нему человека, чувствуя, как мир снова превращается в черную пропасть. Когда Бруно в следующий раз очнулся, то обнаружил себя не в камере для пленных и не в гробу, как ожидал, а в аккуратной светлой комнатке. Три месяца после контузии и тяжелых ранений он находился в лагере миссионеров. Правая рука была повреждена в локте и почти не двигалась, и Бруно с новым приливом злости понял, что стал инвалидом. Когда-то веселый и бойкий мальчишка, производивший грандиозное впечатление на женщин, превратился в раненого и затравленного человека с полными печали и страха глазами.

Каждое утро из окна, выходящего во внутренний дворик, Бруно видел, как упражняется молодой священник. Отец Массимо тоже видел безразличные глаза Бруно, и это заставляло его трепетать от жалости к потерявшему себя мальчику.

— Бруно, может, вы хотите тренироваться вместе со мной? — спросил Массимо у неподвижного легионера.

— Я инвалид, — процедил Бруно.

— Тренировки начнем с завтрашнего рассвета, — сказал Массимо, не дав Бруно возможности отказаться.

Наутро Бруно не появился во внутреннем дворике, и тогда Массимо пришел за ним.

— Оставьте меня в покое! — выкрикнул Бруно, пугая раненых.

— Что ж, раз вы так желаете, я больше не стану предлагать вам свое общество. Когда по возвращении на континент выйдете на пенсию, вспоминайте иногда о священнике, который искренне хотел помочь.

Через несколько минут Бруно появился во дворе. Глаза его вызывающе блестели, словно говоря священнику о силе воли, которая все еще осталась в этом полном горести и печали теле. Ежедневные многочасовые упражнения сделали свое дело, боли прекратились и рука вновь стала подвижной. Рядом с Массимо у Бруно возникало ощущение покоя, и он постоянно искал встреч со священником, помогал ему, когда тот был занят, и с удовольствием выполнял небольшие поручения. Но они никогда не разговаривали о боге. Массимо был осторожен в разговорах о религии, словно чувствовал, какой путь предначертан Бруно, и старался не влиять на его выбор. Он привязался к этому красивому парнишке, на которого снова стали обращать внимание женщины из их большого лагеря. Но Бруно, казалось, был далеко от них. Его взгляд утратил наглый и заносчивый блеск. Теперь яркие голубые глаза, сводящие с ума всех, на кого были обращены, мягко светились уверенностью и каким-то задором.

В течение года, когда Бруно восстанавливался после ранений, они с Массимо были неразлучны. И когда войска легиона вывели из Сомали, а Массимо вызвали назад в Рим, Бруно, получивший пенсию и оказавшийся свободным перед миром и собой, без сомнений и колебаний направился в Рим. Последующие два месяца Бруно знакомился с городом, который видел впервые. Ему казалось, что и жизнь свою он видит в первый раз.

Придя к богу через ошибки и безрассудства, через печаль и вину, Бруно получил то, чего ему всегда не хватало. Вера укрепила его, склеив и излечив мятежную душу, навсегда отделив от прошлого, оставив самое лучшее из того, что было дано природой. Приняв сан, Бруно снова оказался рядом с Массимо.

Месяцем позже произошла встреча с папой, а еще через какое-то время они стали доверенными лицами понтифика, выполняющими наиболее важные и секретные поручения. И пусть их деяния иногда можно было назвать жестокими, они верили в свою непогрешимость, ибо все, что они делали, было направлено на защиту веры, церкви и папы.

Папа отметил, что мужчины, прочитав бумаги, обменялись спокойными взглядами. Много лет дружбы научили их понимать друг друга, не произнося лишних слов. Движение руки и кивок головы говорили больше, чем пустые длинные фразы. Папа знал, что они не начнут разговор первыми, и решил еще несколько минут выдержать паузу, чтобы дать им возможность обдумать ситуацию.

— Я не думаю, что убийца кардиналов является фанатиком, — наконец проговорил он.

— Так, значит, эта версия будет представлена публике? — поинтересовался Бруно.

Папа кивнул и потянулся за чашкой. Рука неловко дрогнула, и чай пролился на белую сутану. Массимо обошел стол и, опустившись перед папой на колени, начал вытирать мокрую ткань платком. Папа дотронулся пальцами до подбородка Массимо, заставляя его подняться.

— Я вызвал вас для того, чтобы узнать истину. Кроме имени или имен убийц, важна причина смерти кардиналов. Я считаю, что она в их прошлом. Поэтому мне необходимо знать все об их жизни.

Бруно положил бумаги на стол и зорко вгляделся в понтифика.

— Какие полномочия нам предоставляются? — медленно спросил он, следя за выражением лица папы.

— Неограниченные, — послышался тихий ответ.

Милан

Луиза Фернанда долго стояла перед дверью, уговаривая себя войти. Сердце сжималось от страха при мысли о том, что, войдя в квартиру, она наткнется на дуло пистолета. Услышав, что в соседней двери поворачивается ключ, она наконец решилась и быстро проскользнула внутрь. От охватившего на мгновение ужаса Луиза Фернанда зажмурилась, но, досчитав про себя до десяти, открыла глаза и огляделась. Все осталось в таком же виде, как и вчера, когда она вернулась домой после ужина у Глории. Выглянув в окно, она внимательно осмотрела улицу и, не найдя ничего подозрительного, начала складывать вещи в чемодан. Затем оттерла черные после снятия отпечатков ладошки и умыла пыльное лицо.

За окном начало темнеть. Изредка проезжающие машины ярко освещали стены, в который раз напоминая, что необходимо уходить. Она попыталась натянуть на себя узкие джинсы, но рана отозвалась болью. Отбросив джинсы в сторону, Луиза Фернанда склонилась над чемоданом, достала легкое платье и вздрогнула от внезапно раздавшегося звонка по городскому телефону. Все то время, что звонил телефон, она боялась пошевелиться и с облегчением вздохнула, когда он замолчал. Но менее чем через минуту начал трезвонить мобильный. На экране высветилось имя «Николас», и Луиза Фернанда долго держала телефон в руках, не зная, ответить на вызов или пропустить. Телефон упрямо не хотел замолкать, тогда она решила поговорить с человеком, которого сейчас меньше всего хотела слышать.