Наука мудрости - Ли Росс

Второй участник озадачен и отвечает правильно только на два-три вопроса из десяти. Вы справляетесь не лучше, пытаясь про себя дать правильный ответ. Затем экспериментатор просит задающего вопросы и отвечающего оценить степень эрудиции друг друга, а также, к вашему удивлению, привлекает к этому процессу и вас, чтобы вы тоже оценили степень эрудиции обоих участников.

Каков ваш вывод? Если вы похожи на тех, кого исследовали больше трех десятилетий назад Ли и его студенты, вы, как и загнанный в тупик отвечающий, скорее всего, решите, что у спрашивающего хорошая память и широкий запас фактических знаний [15]. Вдобавок вас, вероятно, обеспокоит легкая неуверенность в собственной эрудиции. Учитывая необычные познания, которые обнаружил спрашивающий, — намного более обширные, чем, как показалось, ваши или отвечающего, — разве можно было бы прийти к иному выводу?

Чтобы сделать иной вывод, вам и отвечающему стоило обратить внимание не на эрудицию спрашивающего, а на очевидное ситуационное преимущество, которым он владел. Ведь он задавал вопросы только о том, что было ему известно. Ситуация не дала ему возможность продемонстрировать отсутствие познаний в других областях, и даже когда ему случилось знать о каком-то факте по определенной теме, это не обязательно означало, что он владеет ею досконально. По сути, задающий вопросы мог взять то, что осталось в памяти после просмотра старого фильма, показанного по телевизору накануне вечером, или то, что он прочел в некрологе основателю какой-то местной компании, или пьесу, на которую его еще подростком затащили родители (цитату из которой он к тому же мог переврать).

Тем не менее лишь у малой доли участников этого давнего исследования хватило мудрости понять, что впечатляющая на первый взгляд демонстрация знаний была всего лишь результатом специфического ролевого преимущества. Большинство же стало жертвой того, что психологи (вслед за Ли, придумавшим этот термин) называют фундаментальной ошибкой атрибуции. Мы совершаем эту ошибку всякий раз, когда переоцениваем, в какой мере действия людей — особенно их успехи и неудачи, демонстрируемые ими добродетели и пороки — отражают их личность, и недооцениваем, в какой мере эти действия являются результатом ситуационных влияний.

Вся история исследований в социальной психологии свидетельствует, что каждый из нас подвержен этой ошибке. Услышав, что участник эксперимента был готов ударить другого человека разрядом в 450 вольт, мы предполагаем, что он лишен сострадания и, наверное, немного садист. Наблюдая, как кто-то сообщает несколько малоизвестных фактов, мы предполагаем, что он знает об этом больше, а может быть, обладает глубокими познаниями и в других областях. Завидев панели солнечных батарей на крыше соседа, мы предполагаем, что он озабочен проблемами окружающей среды и, вероятно, придерживается либеральных взглядов по другим социальным проблемам. Узнав, что соседка согласилась поставить на своем газоне уродливый щит, агитирующий за безопасное вождение, мы предполагаем, что ее беспокоит эта проблема или она потеряла близкого человека по вине неосторожного водителя (мысли не допуская, что она стала жертвой ухищрений изобретательного социального психолога, проверявшего, как хорошо работает метод «нога в двери»).

Фундаментальную ошибку атрибуции трудно преодолеть, и она характерна совсем не только для нашего понимания чужого поведения. Аристотель и те, кто почти две тысячи лет шел по его стопам, утверждали, что вещи ведут себя так, а не иначе: камни падают вниз, бревна плавают, луна восходит на небе — из-за их сущности, то есть благодаря их внутренним свойствам. Только благодаря Копернику, Галилею и особенно Ньютону, а позже Фарадею, Максвеллу и физикам XX века ученые (включая философов) наконец полностью признали: чтобы понимать, как ведет себя любая вещь, необходимо рассмотреть работу окружающего поля сил. Можно провести параллель между этим медленным прогрессом от сущностной к полевой интерпретации физического мира и тем, как люди склонны интерпретировать человеческое поведение [16]. Это естественная (даже рефлекторная [17]) реакция — усматривать причины действий в характере или диспозициях самих действующих. Но, как замечает Джордж Элиот в конце романа «Мидлмарч», «даже самые сильные натуры в огромной мере подвержены влиянию того, что соприкасается с ними извне»********. Итак, по-настоящему мудрый человек — всегда приверженец теории поля: он не торопится с суждением, пока не выяснит и тщательно не проанализирует природу окружающей ситуации.

Я не Спок

Фундаментальная ошибка атрибуции особенно заметна, когда роли, выпадающие людям, диктуют определенное поведение, и оно, в свою очередь, воспринимается окружающими как проявление их личностных качеств. Так, корректоров считают въедливыми, медсестер заботливыми, полицейских волевыми, а пожарных и военных — склонными к самопожертвованию. Конечно, некоторые из них на самом деле таковы, и именно поэтому они выбрали эти профессии. Но не все корректоры так уж внимательны к мелочам в обычной жизни, не все медсестры добросердечны по отношению к своим родным, а в армию люди иногда идут, чтобы убежать из дома. Склонность путать человека с его ролью так сильна, что временами распространяется даже на профессиональных актеров. Вот почему Роберт Янг, телевизионный доктор Маркус Уэлби, мог говорить в известной рекламе «Я не врач, но я играю врача в сериалах». И вот почему Леонард Нимой, исполнявший роль сверхрационального доктора Спока в знаменитом популярном сериале «Звездный путь», озаглавил свою биографию «Я не Спок»********.

Иногда последствия фундаментальной ошибки атрибуции не так безобидны. Когда ураган «Катрина» вызвал колоссальные разрушения в Новом Орлеане в 2005 году, люди и в США, и по всему миру недоумевали, почему тысячи жителей остались в городе, а не эвакуировались, — это стоило жизни почти полутора тысячам из них, а для еще большего числа обернулось несколькими днями ужасных мытарств. Наблюдатели были озадачены, ибо рассматривали действия оставшихся как их выбор. Как выразился министр внутренней безопасности Майкл Чертофф, «власти объявили об обязательной эвакуации. Некоторые решили проигнорировать этот приказ. Это была их ошибка». Майкл Браун, глава Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям, которому пришлось оставить свой пост после неудачного руководства действиями федерального правительства в Новом Орлеане, сказал то же самое: «Многие… решили не уезжать».

Но сколько из них на самом деле «выбрали» подобный вариант? Оставшиеся в городе, в отличие от выехавших, были бедны, гораздо реже имели машины и свободный доступ к новостям, у них был более узкий круг социальных связей. Если у вас нет машины, чтобы выехать из города, денег, чтобы заплатить за кров, меньше шансов на то, что друзья, родные или СМИ донесут до вас всю серьезность бедствия, то велика вероятность, что для вас выход будет один: никуда не бежать и пережидать ураган — как оно и случилось. Тем не менее, когда врачей, пожарных, полицейских, оказывавших помощь в зоне бедствия, просили кратко характеризовать тех, кто эвакуировался, и тех, кто остался, ответы были следующие: уехавшие — «рассудительные», «ответственные», «самостоятельные», оставшиеся — «безрассудные», «упрямые», «ленивые». Поддаться влиянию фундаментальной ошибки атрибуции в таких обстоятельствах проще простого: мы видим, что одни уехали, а другие остались, и те, кто уехал, оказались в лучшем положении. Сложнее увидеть другое, а именно все те дополнительные, в том числе и ситуативные влияния, которые значительно облегчили эвакуацию для одних и затруднили для других [18].