Сильнейшие - Лорен Робертс

но, поскольку моя мать была Наблюдателем, а отец — Блефом, они думали, что я просто еще один Примитивный, засоряющий трущобы, — вздыхаю. — Так было, пока я не повзрослел и не стал использовать силы тех, кто был рядом.

— Когда мне было пять лет, я чуть не поджег нашу жалкую лачугу. Тогда мои родители подумали, что хоть я и поздно проявил себя, но все же стал Блэйзером. Пока через час я не начал ползать по стенам.

Бросаю на нее взгляд и замечаю на ее лице восторг. Если бы это был кто-то другой, я бы мог подумать, что меня высмеивают. Но это Адина, да и ее взгляд — еще ничего по сравнению с тем, который у нее появляется при виде медовых булочек.

— Что было потом? — спрашивает она и ободряюще взмахивает рукой.

— Потом они начали понимать, кто я такой, — глухо произношу я, пытаясь скрыть горечь, которой пропитано каждое слово. — Они не знали, что со мной делать. Держали взаперти в нашей крошечной хижине. Гера была первым человеком, которого я увидел, кроме своих родителей. Она появилась на нашем пороге, когда мне было семь, и вскоре мы стали неразлучны, поскольку больше у нас никого не было.

Я не замечаю, как мой большой палец скользнул по шраму, пересекающему мои губы, пока не ловлю ее взгляд, отслеживающий это движение.

— Став старше, я начал понимать, почему мне нельзя выходить на улицу. Я все еще учился контролировать свои способности, ведь быть Владетелем означало неминуемую смерть. Я был и остаюсь угрозой для короля из-за силы, которую я не просил. Мои родители все понимали, и было ясно, что я нежеланный. Особенно для своего отца.

Поднимаю взгляд на Адину, надеясь, что найду повод закончить этот разговор, но вижу лишь беспокойство в ее карих глазах, лишь мягкость ее руки, лежащей на моем колене и утешение в каждом прикосновении.

— Он думал, что я бесполезен, поэтому так и сказал мне, — сглатывая, стараясь не запинаться на каждом слове и спешу выплюнуть их. — Я не мог работать c ним в лавке, не мог покидать дом, не опасаясь, что меня раскроют. Я был обузой. Неприятностью. Разочарованием.

— Нет, — выдыхает Адина, уверенно качая головой.

— О, да, — я киваю, мои глаза устремляются к небу над нами. — Мне просто не повезло с любовью родных.

Наши взгляды встречаются, и я жалею, что вообще это сказал. Словно каждое слово притупило блеск ее глаз, заглушило ее улыбку, сделав ее унылой и недостойной этих губ. Я никогда не думал, что она может выглядеть такой угрюмой. И мне претит мысль о том, что я стал причиной столь разительной перемены. Но зная, что она не позволит мне остановиться, я глубоко вздыхаю и продолжаю:

— У меня была Гера. Родители терпели бы скорее ее, чем меня, поскольку она, Вуаль, и могла зарабатывать деньги, занимаясь уличной магией. Но по мере нашего взросления все становилось только хуже. Отец начал пить еще больше, а мать не делала ничего, чтобы его остановить. И именно тогда я начал учиться защищаться.

Я провожу рукой по волосам и качаю головой от нахлынувших воспоминаний.

— Он приходил домой поздно, иногда принося с собой из лавки оружие, которое сделал в тот день. Он кричал — мать пряталась. Я принимал на себя основной удар, защищая Геру и мою мать, когда дело доходило до рукоприкладства. Ведь он злился на меня. На того, кто был для него бесполезен.

Она прикрывает рукой рот, скрывая потрясение на лице.

— Поэтому ты сбежал?

— И да, и нет. Мне было четырнадцать, когда моя паршивая жизнь окончательно развалилась, — она придвигается ко мне, ее рука все еще сочувственно сжимает мое колено. — Та ночь была такой же, как обычно. Отец пришел домой пьяный и готовый к драке. Он застал нас с Герой, когда мы смеялись над чем-то, что сказал один из нас. Именно тогда я увидел отблеск меча в его руке. Я и раньше видел его с оружием, но не c таким острым и смертоносным. Я спрятал Геру за собой и осмотрелся в поисках матери, которой никогда не было рядом. Больше всего меня напугал не меч, а слова отца. Никогда не забуду, что он сказал мне той ночью — что я был бы полезнее, если бы они просто отдали меня королю. Если бы они продали меня вместо того, чтобы терпеть столько лет. А потом… — я моргаю, чувствуя, как эмоции начинают нарастать. Ненавижу это, поэтому продолжаю суровым голосом:

— Он пригрозил это сделать. Сказал, что продаст меня королю за деньги, которые заслужил, и что ему следовало сделать это много лет назад.

— Мак… — шепот Адины почти теряется в шуме моего прерывистого дыхания.

— Я не заслуживаю улыбаться. Именно так он мне сказал, — с каждым словом, ускользающим из моего прошлого и преследующим мое настоящее, мой голос становится все тише. — Не помню, как он замахнулся мечом, помню лишь его голос, когда он обещал стереть улыбку с моего лица.

Мой большой палец находит шрам, пересекающий губы, и проводит по нему неуверенным движением.

— Именно после того, как он порезал меня, мы с Герой сбежали. Я… я не знал, что он сделает с ней, и не стал выяснять, выполнит ли он свое обещание продать меня королю.

Не могу смотреть на нее после всего, что сказал.

— Мы с Герой выживали в трущобах несколько лет, прежде чем смогли позволить себе настоящий кров, — все еще избегая ее печального взгляда, добавляю я:

— Я заставлял себя контролировать растущую силу. Научился скрываться у всех на виду. А потом я стал кузнецом, просто назло отцу. Так что и из этого вышло что-то хорошее, — ее пальцы касаются моего подбородка, и я опускаю веки.

Она поворачивает мое лицо к себе, несмотря на мое сопротивление. Ее ладонь мягко прижимается к моей щеке, в чуждом мне утешительном жесте. И когда ее большой палец касается моего шрама, я наконец встречаюсь с ней взглядом.

— Он украл твою улыбку, — шепчет она со слезами на темных ресницах. — Неудивительно, что у тебя не было того, что можно мне подарить.

Меня снова охватывает сожаление, ее слова напоминают о каждой упущенной возможности заставить ее улыбнуться и улыбаться самому.

— Я найду ее, — шепчу я, — отберу обратно, если понадобится. Для тебя.

Уголки ее губ приподнимаются, глаза блестят от слез.

— И я буду беречь ее, — ее большой палец согревает мою кожу, продолжая водить по шраму и создавать новые связанные с ним воспоминания.

После долгого