Венские кружева - Елена Федорова

– Ладно, я вас пожалею, – сказала она добродушно. Пора было заканчивать разговор и отправляться домой к мужу. – На днях я сама приеду к вам на плантацию.

Мне хочется взглянуть на вашу жену, погулять по вашему саду. Он ведь у вас есть?

– Да. И еще у нас есть прекрасная платановая аллея. Буду счастлив видеть вас у себя, – он прижал ее руку к губам, подумав, что банкирше незачем смотреть на его скромное жилище. Нужно что-то придумать, чтобы она не смогла приехать.

Терезия провела веером по его щеке, сказала укоризненно:

– Вижу, вы боитесь меня. Вы не хотите раскрывать мне своих тайн, Ферстель. Не отпирайтесь. Я – ваш судья. На… вашей головой навис Дамоклов меч, трепещите, – рассмеялась. – Вы так побледнели, словно и впрямь чего-то боитесь. Чего вы боитесь? – прикрыла его рот веером. – Не отвечайте мне ничего, храните свою тайну. Живите в страхе, в ожидании. Я не скажу вам о дне и часе своего визита. Не скажу, но приеду обязательно. А вы…

Ферстель рассвирепел, сжал ее в своих объятиях, впился губами в ее полуоткрытый рот. Хотел причинить ей боль, а она ответила на его поцелуй, словно ждала его. Ее тело обмякло. Ферстель понял, что может делать с Терезией все, что пожелает. Он победил в этой схватке. Насмешки Терезии стали ему понятны, приобрели иную окраску. Госпожа банкирша давно ищет его ласк – вот в чем секрет ее высокомерия.

– Что вы со мной сделали? – простонала она, не открывая глаз. – Что?

– Попросил у вас прощения, – ответил он первое, что пришло на ум.

– Сделайте это еще раз… Еще…

Новый поцелуй был еще более страстным. Они оба поняли, что еще одна минута, проведенная вместе, лишит их здравомыслия, разрушит привычный, устоявшийся мир.

– Убирайтесь, – закричала Терезия, оттолкнув его.

Она испугалась за себя. Испугалась той неистовой страсти, которой никогда прежде не испытывала.

– Неужели, все предыдущие встречи были только прелюдией к главному событию, которое еще только должно произойти в моей жизни? – думала она, усаживаясь в экипаж. – Нет, нет, нет… Ферстель не может быть вершиной… Нет… Он старше меня на целых пятнадцать лет. У него нет столько денег, чтобы удовлетворить мои желания… О, Боже, о чем это я? Какие деньги, если я чуть не умерла в его объятиях… Он нежный, чуткий, страстный, словно… Словно в его жилах течет креольская кровь… Или он брал уроки у Иссидоры? Нет… Он мой, мой, мой… Я хочу погрузиться в омут безумной страсти. Хочу пойти ко дну, а потом взлететь до небес… Я не узнаю себя. Не узнаю…

Терезия Бомбель не подозревала, что с ней произойдет нечто подобное. Воображение нарисовало ей такие фантастические картинки, что захватывало дух. Страсть овладела ею настолько, что она не желала больше думать ни о чем, кроме нее. Знала, что и Ферстель не будет теперь спать ночами. Это добавляло ей азарта и желания.

Терезия была женщиной расчетливой, поэтому она решила выждать. Да и обстоятельства складывались так, что броситься в объятия Ферстеля она пока не могла. Бомбель отправил письмо графу Монтенуово с просьбой принять их в ближайшие выходные. Граф подтвердил свое приглашение.

Терезия занялась подготовкой гардероба. Это занятие ее всегда успокаивало, направляло мысли в правильное русло. Госпоже банкирше нужно было сосредоточиться. Она – мастерица интриг, а, чтобы их плести, нужно как следует изучить быт и нравы соперника, а это лучше всего делать в его доме. Она не должна ничего упустить, чтобы потом выставить графа в неприглядном свете. Она придумает такое, что отпираться будет бесполезно. Это будет посерьезнее кружев Жозефины из сундуков Луизы Ферстель…

…Господин Ферстель вернулся домой, закрылся в своей комнате, и не выходил до утра. Он лежал и смотрел в потолок. Думал, что же теперь делать с этой безумной страстью, захватившей его. Желание облагать Терезией затмило все остальные мысли. Это казалось странным для мужчины, перешагнувшим рубеж шестидесятилетия. Но Ферстель почувствовал, что мир вокруг него изменился, а он сам стал другим человеком. Он – мальчишка, одержимый ненасытной жаждой обладания женским телом. Холодная Луиза, не знающая ничего в любовных утехах, ему теперь была не нужна. Он не хотел тратить драгоценное время на обучение юной супруги. Он приходил в ее спальню только тогда, когда этого требовал его инстинкт, выполнял свое дело и уходил. За три последние года желания провести ночь в спальне жены возникали крайне редко. Ферстель решил, что это – старость. Хотя списывать себя со счетов не собирался. Красотки с ру Бурбон не давали скучать. Но и они померкли перед Терезией.

Прижав госпожу банкиршу к груди, Ферстель почувствовал такую неистовую силу и страсть, что испугался. Испугался того, что все эти годы он просто спал летаргическим сном, не ведая о чувствах, данных людям. Терезия эти чувства разбудила. Их можно сравнить с наводнением, которое уже остановить невозможно. Близится катастрофа, разрушительную силу которой сдержать нельзя. Значит, нужно что-то придумать.

И он придумал. Он решил, что они с Терезией должны уплыть на пароходе вниз по Миссисипи, чтобы там, вдали от шумной суеты Нового Орлеана, насладиться друг другом, а потом будь, что будет…

Ферстель встал на рассвете, пошел в комнату Луизы. Она спала, положив под щеку ладошку. Рыжие волосы, рассыпанные по подушке, показались ему лучиками солнца, заглянувшего в окно. В сердце впервые проснулась нежность к этой девочке, годившейся ему в дочери.

– Спи, дитя мое, – сказал он, закрыв дверь, пошел в комнату, которую расписывал Матиас.

Долго стоял со скрещенными на груди руками, смотрел на потолок, размышлял над тем, кому нужна вся эта красота. Удивлялся, что подобный вопрос возник у него сейчас, когда роспись практически завершена. До того, как Матиас начал роспись, Ферстель был уверен в правильности своего решения. А теперь все изменилось. Почему? Неужели страсть к Терезии сделала его безразличным даже к собственной персоне. Самолюбование всегда являлось отличительной чертой его характера. Еще вчера он гордился тем, что похож на Наполеона, взирающего сверху на домочадцев. А сегодня картина вызывает у него кривую усмешку. Цветы, ангельские лица жен, небесный фон, подсвеченный солнцем, его раздражает.

– Похоже, я перестарался, – сказав Ферстель, опустив голову. Потер шею, затекшую от напряжения. – Картина меня огорчила… – распахнул окно. – Луиза молода, Матиас тоже… Чем они занимаются, когда меня нет? – усмехнулся. – Художник пишет, а она за ним наблюдает, и… – тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. – Нет, она не имеет права в него влюбляться. Она замужняя женщина. Она ждет ребенка… Надо гнать этого художника взашей…

Ферстель захлопнул окно, настроение у него испортилось. Он наскоро позавтракал, пошел к себе.

Матиас пришел в назначенное время. Взобрался на леса, обмакнул кисть в краску. Вошел Ферстель. Взгляд суровый, глаза красные, сказалась бессонная ночь.

– Долго еще? – спросил он строго.

– К полудню закончу, – ответил Матиас.