Обменные курсы - Малькольм Брэдбери

Плитплов вертит в руках ручку.

– Вы дали ему хорошую шариковую авторучку? – спрашивает он.

– Да, – отвечает Петворт, забирая свою собственность.

– Думаю, вам очень повезло, что он ее принес, – говорит Плитплов. – Это «Паркер», очень хорошая шариковая авторучка.

– Конечно, он ее принес, – вмешивается Любиёва. – Вы же не думаете, что в нашей стране люди будут воровать?

Тем временем Петворт с трудом оборачивается и смотрит в заднее стекло. Человек в плаще по-прежнему стоит на тротуаре и машет рукой; к нему присоединилась спутница, крупная, красивая блондинка. На ней сапоги и платье с батиковой росписью.

– О, вы правда верите, что наши люди не воруют? – спрашивает Плитплов. – Вы это в газете прочли?

– Он ее принес, – говорит Любиёва.

– Когда увидел, что это важный правительственный гость в сопровождении гида, – возражает Плитплов.

– Надеюсь, вы не критикуете нашу страну в присутствии иностранца, – говорит Любиёва.

– Думаю, это умный человек, который был в Кембридже и может сделать собственные выводы, – отвечает Плитплов.

Умный человек, который был в Кембридже, смотрит в заднее стекло: двое на тротуаре всё машут и машут. Тут они перестают махать, потому что к ним подошел третий и о чем-то заговорил. Это элегантный господин, с которым Петворт только что столкнулся в дверях, но теперь у него кроме зонта откуда-то взялся мешок.

Такси останавливается на светофоре; человек с мешком взмахивает зонтом и бросается вдогонку. Таксист жмет на газ и сворачивает в боковую улицу. Человек с зонтом и двое его знакомцев пропадают из виду. Петворту кажется, что эта маленькая драма достойна обсуждения, однако он устал, утомился в дороге, утомлен дорогой, а его спутникам и без того есть о чем поговорить. Отъехав от аэропорта, водитель переключился на другую станцию: музыка лесорубов сменилась джазом.

– А, западное, – говорит Плитплов.

– Это упадочническая музыка, – замечает Любиёва.

– Вам нравится? – спрашивает Плитплов.

– Конечно, он ее не желает, – отвечает Любиёва.

– Конечно, желает, – упорствует Плитплов.

– Не думаю, – говорит Любиёва.

Перед такси узкое прямое шоссе указывает на горы, сбоку над трубами ТЭЦ поднимается оранжевый дым.

– Скажите, – говорит Петворт, просыпаясь от летаргии, – какой здесь обменный курс?

– Вы не имеете с собой денег? – спрашивает Любиёва.

– Хотите поменять? – оборачивается водитель в черной кепке.

– Знаете, – вставляет Плитплов с легким смешком, – у нас тут говорят: почему Слака похожа на Соединенные Штаты? Потому что в Соединенных Штатах можно ругать Америку, и в Слаке можно ругать Америку. А еще в Соединенных Штатах нельзя ничего купить на влоски, и в Слаке ничего нельзя купить на влоски.

– Вы критикуете вашу страну, – говорит Любиёва.

– Я шучу, – отвечает Плитплов. – На самом деле я не критикую мою страну.

– Разумеется, это преступление, – говорит Любиёва.

Перебранка продолжается, слева недовольство, справа недовольство. Посередине Петворт сидит, крепко держась за сиденье. Впереди узкое прямое шоссе указывает на зубчатую стену гор. Еще впереди функции, дефиниции – кто ты, зачем ты здесь, что ты думаешь, почему так думаешь, – ради которых (если бы только отыскать в себе индивидуальность и внутреннюю убежденность) он проделал весь этот путь через два часовых пояса, под новые небеса. Где-то позади, дома, осталась та индивидуальность, в которой он мог бы отыскать ответы (если бы только вспомнить, в чем она состоит и есть ли на самом деле). Запертый в хрупкой вселенной собственной тоски, Петворт подпрыгивает на карданном валу, вверх-вниз, вверх-вниз, и смотрит на красное солнце, которое садится за горы, золотя шоссе впереди.

Как сообщают путеводители, дорога от аэропорта до центра Слаки протяженностью 8 миль (5 км) являет взорам любопытнейшие контрасты. Здесь на знаменитой Вронопской равнине крестьяне в традиционных нарядах возделывают землю, которую спокон веков обрабатывали их отцы; здесь же можно видеть и промышленные достижения этого энергичного, устремленного в будущее народа. В такси, зажатый между жилистыми ляжками Плитплова и шелковистым бедром Любиёвой, Петворт подпрыгивает на карданном валу и смотрит в окно. Прямая, узкая, разъезженная дорога указывает на трубы ТЭЦ, далекие призраки многоэтажек и алое садящееся солнце. Вдоль шоссе растут старые корявые деревья с побеленными стволами, за ними свободно раскинулись мокрые неразгороженные поля. В полях скирды, похожие на караваи, между ними гуляют на воле белые утки. Там и сям разбросаны кучками серые дощатые Домики, окна у них затянуты грязной марлей, рядом огороды, где растут овощи, гогочут гуси, играют дети, лают собаки и высятся похожие на семафоры конструкции из длинных жердей – видимо, журавли колодцев. По одной стороне узкой разбитой дороги бредут несколько крестьян с тюками на голове – мужчины в синих робах, женщины в черном. Таксист, не сбавляя скорость, сигналит, и они прыгают в придорожную канаву. Радио орет; таксист в кепке набекрень щурится на солнце и жмет на акселератор. Из алого слепящего зарева стремительно возникают детали, как, например, древняя телега, запряженная лошадьми и нагруженная сеном, на котором развалились двое мальчишек. Таксист бьет по тормозам, Петворт подскакивает над карданным валом.

– Так вы пролетели сюда на «Комфлуге», очень комфортабельно, думаю, – говорит Любиёва, чье бедро прижимает его слева.

– Надеюсь, ваша матушка очень здорова, – говорит Петворт. – Вы какой-то раз упоминали ее мне.

Таксист, подавшись вперед, обозревает слепящее алое зарево за телегой.

– И много забастовок сейчас делают в Британии, я слышала, – говорит Любиёва. – Здесь, разумеется, наши люди любят работать. Они имеют к ней мораль.

– И не имеют еды, если не работают, – со смешком добавляет Плитплов, чья ляжка притиснула Петворта справа.

Таксист выкручивает баранку и объезжает телегу; колесо попадает в разбитую колею, Петворт снова подпрыгивает на карданном валу, сзади доносится пронзительное ржание лошадей.

– Запад сейчас имеет многие экономические затруднения, – говорит Любиёва. – Какая жалость, что они причинили задержку вашему самолету.

– Простите, что вам обоим пришлось долго ждать, – говорит Петворт.

Такси нагоняет длинную вереницу серых грузовиков, медленно ползущую к Слаке. Сзади на кузовах – белые цифры и кириллические значки.

– Мне сказали, вашему рейсу сделали отмену, – говорит Плитплов.

– Надеюсь, вы не верили, – отвечает Любиёва. – Они ничего не знают, эти люди.

На другой стороне узкой дороги появляется другая вереница серых грузовиков. У них большие тупые носы и маленькие горящие фары, ползут они тоже очень медленно.