Бессознательное: мифы и реальность - Павел Соболев

Они не осознаются нами непосредственно, так как слишком быстрые и короткие для нашего порога восприятия. Но все они регистрируются на подпороговом восприятию уровне — в бессознательном. Там же они и получают простейшую мыслительную обработку, результат которой сразу в готовом виде всплывает в нашем сознании — в такие моменты мы "чувствуем" внимание человека, который смотрит совершенно в другую сторону, или же "чувствуем" невнимание человека, который, казалось бы, смотрит прямо нам в глаза…

И никаких флюидов.

Поскольку микросаккады имеют тенденцию отклоняться в сторону истинного объекта внимания, то они являются наиболее точным показателем уровня интереса субъекта к нашей персоне. Таким образом, возникшее в ходе эволюции подёргивание глаза для восприятия неподвижных объектов стало своеобразным "детектором лжи".

О возможности имплицитного научения упоминал и основатель теории социального научения Альберт Бандура (Бандура, 2000). Правда, упоминал он об этом вскользь и весьма неохотно, потому что этот момент не очень хорошо вписывался в его чрезвычайно идеализированную модель формирования человеческого поведения — Бандура делал очень уж большой упор на способность человека научаться через анализ наблюдаемых явлений и совершение вполне сознательных из этого выводов. Роль бессознательного в поведении человека кажется гораздо более обширной и значимой, нежели хотелось Бандуре. А ему хотелось видеть человека самым настоящим сознающим существом и отдающим себе отчёт абсолютно во всех своих действиях — именно по этой причине он и выглядит чрезвычайным идеалистом.

Без категории бессознательного теория социального научения не обретёт всеобъемлющего и исчерпывающего характера в попытках объяснить человеческое поведение. Тут, несомненно, не хватает включения неосознаваемого научения в общую картину формирования поведения.

Рассматривая возможность неосознаваемого научения, Бандура комментирует опыты Постмана и Сассенрата (Postman & Sassenrath, 1961), в которых проверялась способность людей менять своё поведение в условиях воздействия, на первый взгляд, неупорядоченных стимулов (Бандура, 2000. С. 36). Когда смысл происходящего не осознаётся, реакции испытуемых всё же со временем приобретают некую упорядоченность и приводят к росту положительных результатов, что свидетельствует об осуществлении неосознаваемого научения. Иными словами, человек может выработать правильную реакцию в условиях, в которых он сознательно не уловил ещё никакого общего правила, алгоритма, что говорит о том, что данное правило выявлено им на бессознательном уровне. И только уже дальнейшее всё нарастающее число верных реакций приводит к осознанию того правила, согласно которому эти реакции и совершались.

Сначала происходит бессознательное понимание алгоритма, а затем уже сознательное.

Бандура приводит (Там же. С. 37) данные исследований (Kennedy, 1970, 1971), которые показывают, что степень осознания конкретного алгоритма в ряде стимулов зависит от того, в какой именно момент определяется этот показатель.

Если измерение проводится спустя длительное время после осуществления всех реакций, то испытуемые отвечают так, будто факт осознания явно предшествовал совершению правильных действий. Но когда же измерение проводится спустя короткие промежутки времени, то испытуемые не могут дать внятного объяснения, почему они реагировали на стимулы конкретным образом, и это несмотря на то, что их реакция всё же была верной.

Всё это, в общем-то, указывает на то, что через определённое время люди склонны лучше анализировать всю совершённую ими совокупность действий и осознавать общую их тенденцию. Дальше уже именно это своё осознание они естественным образом объявляют причиной в отношении совершённых правильных реакций, тогда как на самом деле мы видим, что всё обстоит с точностью до наоборот — нарастающее число правильных реакций является причиной дальнейшего их осознания. То есть в данном случае сознание выступает лишь в качестве своеобразного оправдателя совершённых бессознательным действий, их толкователем (к такому же выводу о функции сознания как интерпретатора пришли Сперри и Газзанига, исследуя людей с расщеплённым мозгом — но об этом подробнее чуть дальше)

Пытаясь (хоть и сугубо умозрительно) доказать, что бессознательное человека неспособно определять алгоритм в воздействии разных стимулов, Бандура предлагает проделать в воображении следующее (Бандура, 2000. С. 38):

«Допустим, что вниманию участников эксперимента предложены слова различной длины; задание заключается в том, чтобы правильно назвать число, соответствующее каждому слову. Давайте сформулируем произвольное правило, согласно которому «правильное число» получается в результате вычитания из 100 количества букв в слове, деления остатка на 2 и умножения полученного результата на 5. Для того чтобы получить правильный ответ с учётом этого сложного правила, требуется трёхступенчатый расчёт, то есть испытуемый должен выполнить несколько мыслительных операций, причём в строго определённой последовательности. Организм, лишённый способности мыслить, не в состоянии выполнить правильные действия, сколь долго бы его реакции не подкреплялись».

Вот тут и возникают вопросы к логике Бандуры. Если приглядеться внимательнее, то мы обнаружим две основательные промашки исследователя.

1. Он изначально относит способность неосознанного определения алгоритмов к свойствам организма. Это удивительный подход. Но разве кто-то когда-то говорил, что бессознательное — это функция организма, а не психического аппарата? Конечно же, сам организм лишён «способности мыслить», как выразился Бандура. Но мышление представляет собой функцию психического аппарата, который является надстройкой организма, но никак уже не самим организмом — иное упрощение выглядит грубо. По всей видимости, Бандура по умолчанию исходил из той теоретической позиции, что психика и сознание тождественны. И если и есть что-либо бессознательное, то оно уже не относится к психике, а имеет в своей основе исключительно "органическое".

2. Он изначально исходит из предположения, что если бессознательное способно вычислять алгоритмы, то оно непременно должно уметь вычислять даже самые сложнейшие алгоритмы, требующие многоступенчатых арифметических действий.

А никто ведь и не утверждал, что бессознательное способно определить любой алгоритм. Вот как раз простые алгоритмы ему, по всей видимости, по плечу, что вряд ли можно сказать о сложных. Но Бандура же полагает, что если ему удастся доказать, что бессознательное неспособно открыть бином Ньютона, то он тем самым докажет, что бессознательное вовсе ни на что не способно.

Неужто если пятилетний пацан не умеет определить логарифм из 100 и возвести его в куб, мы посчитаем, что он и не в силах сложить 2+2?

В общем, в словах Бандуры видна явная тенденция отказать психологической науке в категории бессознательного как в некоем артефакте, и в этом усердии он сильно перегибает палку.

Неосознаваемое научение является неотступным спутником в жизни человека, значение которого на самом деле сложно переоценить. Достаточно даже вспомнить, что ребёнок учиться ходить на двух ногах, исключительно неосознанно подражая взрослым.

* * *

Приложение 2: имплицитное научение

Когда общаюсь с кем-то, всегда и сразу ощущаю, как интенсивно начинает работать мозг — любые движения собеседника, особенности интонации голоса — всё это мгновенно фиксируется