Боги мира реки - Филипп Фармер

— Да, но наши друзья сделали бы то же самое, попроси мы их об этом, сказала Афра. — И они не волновались бы так о нас.

— Их тревога и недоумение пойдут нам только на пользу. Ложь легко определить, и они вряд ли ввели бы Снарка в заблуждение. Я уже не говорю о том, что он может пропустить их голоса через детектор эмоций и просканировать ватаны. Такая техника позволит ему уловить каждое неискреннее слово.

— Он прямо как Бог на Страшном суде, — проворчала Афра.

— Зря ты так думаешь, — отозвался Бертон. — Снарк — не бог. И вы еще увидите, какой мы нанесем ему урон.

— Черт возьми! — вскричал де Марбо. — А что если он не придет? Что если мы просидим здесь целый день, как крысы, попавшие в ловушку?

— Когда в твою ловушку попадает крыса, ты ее можешь видеть. А Снарк нас больше не видит и не слышит.

Они устроились у стены в самом темном углу. Теперь им оставалось только ждать, во всем полагаясь на свое терпение. В апартаментах Логи имелся туалет и еще один находился в лаборатории. Предусмотрительный Бертон подключил конвертер к небольшому автономному компьютеру, поэтому они могли заказывать себе не только пищу, но и любые другие вещи.

Наступило семь часов. Их беседы стали редкими и немногословными. Свет ламп, глубокие тени и ожидание все больше и больше действовали на нервы. В семь тридцать Бертон предложил своим спутникам позавтракать и выспаться на большой постели, пока он будет охранять их покой.

В восемь часов Бен и де Марбо согласились на его уговоры. Они заказали себе легкий завтрак и, поев, отправились спать. Перед уходом француз принес Бертону поднос с едой и тихо сказал:

— Если хочешь, я останусь с тобой. В хорошей компании и время летит быстрее.

— Не беспокойся обо мне, — ответил Бертон. — Вряд ли Снарк предпримет что-нибудь в ближайшие два-три часа.

— Ты слишком самоуверен. Незнакомец может придерживаться другого мнения.

— Ладно, будем надеяться на лучшее.

Англичанин занял позицию у входной двери. Чтобы отогнать сон, он шагал взад и вперед вдоль стены, размышляя над планом операции. Бертон не знал, что могло произойти, и, наверное, это было его преимуществом. Тем не менее, он готовил себя к любой неожиданности.

Возможно, он действовал глупо и недальновидно, но ему нравились поступки, а не сытое бездействие. В уме роились верткие вопросы, на которые Бертон пытался найти один ответ. Что бы он делал на месте незнакомца?

Неужели оставил бы трех своих врагов без наблюдения? А как же его человеческое любопытство? Любопытство и страх? Разве он не гадал бы об их замыслах? Разве не запрашивал бы у компьютера список всего того, чем они могли навредить ему? Вернее, ему и башне?

Впрочем, нет. Снарк не стал бы запрашивать компьютер. Любая машина, даже самая умная, не имела творческого воображения. Информация на выходе никогда не превышала данных на входе. И на самом деле компьютер башни был глупее и слабее людей. Не всех, конечно, но многих.

"Ты слишком циничен, — сказал себе Бертон. — Но разве это не так? Разве миллионы и миллиарды людей не являются копией протеиновых роботов? Они отличаются от них только тем, что могут чувствовать печаль, разочарование и горе, любовь, веселье и радость, амбиции, гнев или жалость… Хотя на жалость и сочувствие способны немногие. Да и воображение есть не у всех.

Vive la difference!" .

Фрайгейт однажды сказал, что на звание людей могла претендовать лишь незначительная часть человечества. Желая остальным успеха, он не питал на их счет больших надежд. «И я первым согласен признать, что еще не дотягиваю до статуса человека».

Американец много говорил о принципах совершенства, но редко придерживался их сам. Нур тоже любил поболтать на такие темы и, надо признать, действительно следовал своей философии. А что он сам, Ричард Фрэнсис Бертон?

Попробовав заняться самоанализом, он усмехнулся и покачал головой.

Слишком огромными казались континенты и острова этой дикой Бертонии, населенной легионами дьяволов.

— Есть только одно великое путешествие, — говорил Фрайгейт, и оно является спуском в самого себя.

Он повторял мысль Генри Миллера, писателя из двадцатого века, который восхищал американских современников своим презрением к человеческим слабостям и недостаткам.

— Самая черная Африка, самый высокий Эверест и самая глубокая бездна Мирового океана находятся в нашем собственном уме. Так почему лишь немногие достигают этих высот и глубин?

— А почему рыбы, плавая в воде, не знают, что она мокрая?передразнил его Бертон.

Разговоры, разговоры, разговоры. Они ведут себя как болтливые попугаи.

Неужели язык — это оперение людей? И неужели кто-то может разрушить свои внутренние барьеры?

Внезапно раздался сильный грохот. Послышались треск и низкое гудение.

Бертон вскочил, быстро разворачиваясь в направлении шума. Его сердце заколотилось в груди, заглушая остальные звуки.

Выглянув в темный коридор, он увидел две полоски света, которые пробивались из комнаты Логи и приоткрытой двери лаборатории. Впрочем, нет!

Еще один луч света исходил из большой дыры в кирпичной стене. Посмотрев в отверстие, он мельком разглядел огромный механизм, похожий на опрокинутый цилиндр с коническим носом. Его темная масса неслась прямо на стену.

Бертон отпрыгнул в комнату и высунул голову из двери, пытаясь рассмотреть предмет. Механическое чудовище за большой дырой быстро катилось на десяти колесах по освещенному коридору. Тем не менее, для тарана кирпичной стены этой скорости явно не хватало. Возможно, Снарк не знал, что Бертон пользовался чудо-раствором, о котором строители на старой Земле могли только мечтать.

Англичанин прицелился в пятно за острым носом машины. Алый луч, похожий на длинный посох, уперся в серую броню. За пять секунд лучемет мог пробить двенадцатидюймовую стальную пластину, однако на поверхности цилиндра не осталось ни малейшего следа. Бертон быстро отступил назад и прижался к стене. В проем двери ворвался фиолетовый луч. За ним последовала целая россыпь алых и зеленых световых полос, а потом машина проехала мимо двери.

Осмелившись выглянуть в коридор, Бертон увидел, что стволы по бокам цилиндра стреляли вслепую под разными углами, выжигая на окрашенных стенах и черном потолке большие белые пятна.

Приблизившись ко второй кирпичной стене, машина остановилась и медленно двинулась назад. Залпы лучей из боковых орудий полыхали с интервалом в несколько секунд. Угол атаки постоянно менялся. Краска на стенах надувалась пузырями, лопалась и выгорала.

Бертон снова отступил под прикрытие стены. Луч скользнул в дверной проем и выжег белое пятно на потолке. За ним последовал сноп разноцветных лучей, которые под разными углами разрушали окраску перекрытий.