Долго тебя ждала - Мария Летова

здоровьем. Он выглядит так, будто пешком преодолел несколько километров и даже не вспотел. От его энергии воздух вокруг потрескивает…

Кончики моих пальцев подрагивают, я прячу их под рукавами свитера, натягивая тот на ладони и складывая руки под грудью.

Марк сбрасывает с головы капюшон и ерошит ладонью растрепавшиеся волосы, которые слегка завились на концах. Семь лет назад его прической был спартанский короткий ежик, я и понятия не имела, что его волосы могут вот так виться.

Его глаза останавливаются на мне, а я отхожу в сторону, пропуская выскользнувшую из кухни Таню.

— Дайте мне пятнадцать минут, — летит оттуда голос Капустина. — Я вас отвезу.

— Сами справимся, — отвечает она, быстро направляясь к лестнице. — Такси уже подъезжает… пять минут… — сообщает мне, проходя мимо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Эта новость приносит мне мгновенное облегчение, а все остальные чувства я упрямо игнорирую, направляясь к шкафу с верхней одеждой.

Второй раз за последние сутки Зотов удерживает меня на месте легкой хваткой пальцев на моем локте. Опустив на меня глаза, проходится кончиком языка по губам и приглушенно спрашивает:

— Как ты себя чувствуешь?

— Все отлично. Была рада тебя увидеть…

Высвободив руку, отступаю, но он снова хватает мой локоть, разворачивая лицом к себе и настойчиво сообщая:

— Надо поговорить.

— Наше такси подъезжает.

— Подождет.

— Я спешу.

— Глаша…

Увернувшись снова, подлетаю к шкафу и выдергиваю из кучи вещей свою куртку.

— Я провожу, — объявляет он твердо.

— Не стоит. Всего хорошего, Марк Зотов. Канадским медведям привет, — повернувшись к нему спиной, быстро одеваюсь, рассчитывая дождаться такси на улице.

— Аккуратно. Не сломай ногу, — слышу голос Тани и оборачиваюсь.

Она появляется на лестнице вместе с Альбертом, тот выглядит ужасно помятым и потерянным. Его лицо серовато-бледного цвета, и это все, на что хватает концентрации моего внимания прежде, чем дергаю на себя дверь и выскальзываю на улицу.

Ледяной воздух кусает щеки, пока быстро иду по расчищенной от снега дорожке к воротам, за которыми мелькнула шашка городского такси.

Глава 17

Марк

Складное рыбацкое кресло подо мной опасно деформируется, когда на него сажусь, еле впихнув свою задницу. Теперь не уверен, что смогу выбраться. Капуста притащил для меня это кресло из машины по-джентльменски, как для принцессы. Чтобы я мог переобуться здесь, на берегу замерзшего озера, недалеко от его дачи.

Обмотав вокруг щиколотки шнурки, туго завязываю двойной узел и тянусь за левым коньком.

Кресло накреняется и скрипит. Поймав равновесие на покатой поверхности, в которую оно втрамбовано, выпрямляюсь и втягиваю в себя морозный воздух: сегодня градус ощутимый. Порядком ниже, чем вчера, но не такой, чтобы меня впечатлить. В канадском Виннипеге, где живу последние семь лет, яйца, бывало, просто сжимались от холода, сегодняшние минус восемь — это даже не зима, а канадское лето.

Прислушиваясь к себе, ощупываю голеностоп левой ноги и, подняв глаза, смотрю на озеро, по которому рассекает мой друг, толкая перед собой широкую пластиковую лопату. На нем плотная толстовка, утепленные спортивные штаны и бейсболка с логотипом нашей местной юношеской команды.

С утра лед немного припорошило снегом, для меня не критично, но у Капусты свои заморочки, от его активности у меня ноют суставы.

Посмотрев на конек в своих руках, глубоко выдыхаю, зная, что надеть его впервые за два месяца будет бойней: стопа после травмы чувствительна, как оголенный нерв, и то, что вчера с меня сняли фиксатор, — риски, которые беру на себя.

— Че копаемся? — пройдясь на скорости по кромке, Данила поднимает столб ледяной крошки.

Воткнув лопату в снег, берет лежащую рядом со спортивной сумкой клюшку, с которой рисуется, как хренов гольфист.

— Закатишь мне банку? — лыбится, задом сдавая назад. — Волнуюсь сильно… аж яйки поджимаются…

Блядь.

Зачерпнув снега, леплю из него тугой комок и, замахнувшись, отправляю его в Капустина. Прямо в открытую шею. Так, что не успевает увернуться.

— Твою мать, Марик! — трясет головой.

— Реакция как у трупа, — смеюсь и, сцепив зубы, трамбую ногу в конек.

— Покажешь класс? Давай, надери мне задницу. Я был звездо-ой, и я рвался в бо-ой… — напевает тонким голосом, заставляя меня усмехнуться и покачать головой.

Мне нравится, когда Данила снимает костюм. Он становится тем парнем, с которым когда-то на одном коньке творили полную дичь.

— Заткнись, — прошу его.

— А че такое, страшно? — разогнавшись, уносится вперед, стуча клюшкой по льду.

Грейдер под его руководством расчистил кусок десять на десять метров, и этого достаточно, чтобы местной детворе было где погонять шайбу. Хватит и нам, у нас тут полтора хоккеиста, если сложить в общем и целом.

Когда начинаю шнуроваться, голеностоп простреливает болью. Меня беспокоит не боль, а то, что я не хочу нечаянно навредить своей ноге, но по ощущениям и показателям мне уже пора вставать на лед, хотя мой док предостерегал от этого еще дня четыре.

— Трусы смени. Я иду, — выкарабкиваюсь из кресла и выкатываюсь на лед, делая упор на правую ногу.

— Блядь, — Капустин посмеивается, наблюдая. — Эпично.

— Запомни этот день. Весло[2] мое где? — спрашиваю, по накатанной двигаясь вперед.

— Я думал, ты на меня посмотреть пришел… — веселится Данила.

Подъехав к сумке с инвентарем, беру первую попавшуюся клюшку, и она под руку Капустина: он правша, а я левша. Со второй ситуация лучше: она под меня, и на ней еще ценник.

— Потанцуем?! — летит мне в спину свист.

— Ага, ты ведешь!

Следующий час мы рассекаем по озеру на минималках, исполняя что-то отдаленно напоминающее дворовый любительский хоккей, но для меня и этого в обрез. Даниле не понаслышке известно, что такое травма голеностопа, именно она стала причиной его ухода из профессионального спорта в самом начале карьеры.

Он справился с ситуацией бодро. После короткой депрессии — с упертым оптимизмом и гибкостью, которым я могу только позавидовать, а научиться… это вряд ли.

Я не гибкий.

Может, поэтому я — это я, и мои установки велят мне играть до тех пор, пока мои шайбы ставят на место зарвавшихся сопляков и надирают задницы стареющим легендам хоккея.

Сворачиваемся, когда уже темнеет.

После вчерашнего дня и утра в доме контрастная тишина. Я живу здесь чуть меньше недели, в городе у меня кроме Капустина и дальних родственников давно никого нет. Родители переехали ко мне в Канаду еще три года назад, я вряд ли посетил бы родной город, если бы не травма в начале сезона, которая обеспечила мне кучу свободного времени.

Когда выхожу из душа, на кухне накрыт ужин для двоих: сбалансированное меню из овощей и мяса, которое является