Вор - Роннат

– Никому до суда не рассказывай об этом, поняла? Никому! Особенно Софур, она та ещё болтушка! Можешь посоветоваться с Баллой, она всё-всё знает, только про пустую шкатулку молчи: не поверит и на суде обвинит тебя во лжи, а её слово много весит!

– Что это значит? – всхлипнула Лика. – Что будет на суде?

Глаза Микаэлы широко открылись.

– Так ты ничего не знаешь? Совсем? Как же ты просила о равном суде? Откуда вообще о нём узнала?

Лика сжала губы, попытавшись не заплакать вновь.

– Мне рассказал один человек. Я не знаю его имени.

– Стражник? Анатом? Заключённый в темнице?

– Откуда ты знаешь, что я там была? – испугалась Лика.

– Все об этом говорят, – отмахнулась Микаэла. – Вот что мы сделаем: ты поспишь, потому что на тебе лица нет, а я сбегаю на кухню и принесу что-нибудь. Ты любишь булочки? Отлично! А то Балла много не унесёт, а Софур половину съест по дороге. Я скоро!

Микаэла уложила Лику на кровать и мышью выскочила из кельи. Щёлкнул замок.

Лика ощупывала шершавые стены. Постепенно темнота рассеивалась, отгоняемая тусклым свечением узоров в камне. Микаэла не сидела на месте: сначала она принесла, как и обещала, немного еды, и они вместе отобедали, хотя сперва у Лики кусок в горло не лез. Потом послушница отлучилась ещё раз, другой, третий. По возвращении она приносила разные мелочи: второе покрывало, кувшин с водой, несколько свечей и искряные камушки.

Поначалу Лика радовалась такому вниманию, а потом стала замечать, что Микаэла больше спрашивает, чем отвечает на вопросы. Послушница в основном отшучивалась и переводила разговор на другую тему. Лика так и не вызнала, что ждёт её на суде.

«Наверно, ей нельзя рассказывать», – решила Лика.

– Как ты открыла шкатулку принца? Наверное, магией бесценных? – понизив голос до заговорщического шёпота, спросила Микаэла.

Лика мялась, не зная, что ответить, как вдруг дверь без стука открылась и в келью вошла Балла. Она явно запыхалась. Руки с трудом удерживали скромный подсвечник.

Микаэла тут же отпрянула от Лики. Улыбка исчезла с лица, а взгляд снова сделался безразличным. Девушка встала, слегка кивнула Балле и, не попрощавшись с Ликой, вышла.

Балла заперла дверь изнутри, поставила свечу на пол и с кряхтеньем села на стул.

– Так, говоришь, ты умеешь читать, дитя?

– Да, на ветвийском и на расколотом диалекте, – сказала Лика.

– Возьми Слово богини. – Старушка вытащила две книги из широкого кармана на юбке и одну передала Лике. Открыла текст по закладке и погрузилась в чтение, только глаза по строчкам забегали.

Света едва хватало для чтения. Лика щурилась и вглядывалась в строчки. К концу страницы она спохватилась, сообразив, что не поняла ни единой фразы. Текст был очень старым, поэтому многие слова оставались непонятными: чернила выцвели, а некоторые знаки даже не использовались в современном письме.

– Скажите, что будет на суде?

Балла бросила на девочку строгий взгляд и вернулась к книге, буркнув:

– Не болтай, дитя. Читай.

Лика обиженно нахмурилась. Глаза у неё слезились, и буквы расплывались. Книга толщиной была страниц на триста, и Лика понимала, что не осилит столько и за неделю. Да и был ли там нужный ответ?

– Микаэла сказала, что вы много знаете о бесценных и учении Двуликой, – попробовала Лика разговорить Баллу. – Можете мне рассказать? Пожалуйста.

Балла лишь перевернула страницу.

Лика вздохнула и откинулась на спинку кровати.

– Равны перед Двуликой принцы и нищие, – прочитала Балла. – И грехи их равны, и деяния, и кровь.

Лика встрепенулась, но старуха замолчала и больше не разомкнула губ.

«Неужели она решила подсказать мне?» – подумала Лика и вновь принялась вчитываться в строки.

Постепенно получилось приноровиться к замысловатому письму. Но вот сгорели уже три свечи, а в книге не нашлось даже упоминания равного суда. Лика узнала про наказания и милосердие, про ярость и смех богини, про её чудесные деяния и деяния страшные. Многие истории перекликались со сказками, которые Лике рассказывали в детстве. Сказка о Луне и Солнце говорила о том, что у тьмы и света детей было не поровну и тогда они поделили последнюю дочь. В книге же описывалось сотворение Двуликой мужчиной и женщиной, но в целом истории заканчивались одинаково: богиня уравновешивала все события в мире. Её деяния и дары были необходимы для чего-то большего. Поэтому существовали жизнь и смерть, день и ночь, а у богини – и светлый, и тёмный лики.

Другие истории рассказывали о сути даров. В этом Лика запуталась настолько, что у неё заболела голова. Мор мог оказаться светлым даром, а золотая монета – тёмным, и наоборот. Наречённым не дано было этого понять, так как они не видели всё мироздание и не плели судеб.

«Просто запомни: оба лика нужны, вот и всё», – говорил Лике отец, когда она спрашивала: почему бы богине не смотреть на людей только светлым ликом? И тогда все в мире были бы счастливы. Мать же отвечала: что представляется счастьем для одного, то окажется горем для другого. И чтобы это уравновесить, и нужна Двуликая.

Вспомнив о родителях, Лика затосковала ещё сильнее.

«Сколько прошло времени? Скоро ли рассвет? Сколько осталось до суда?»

– Вы не устали? Может, хотите прилечь? – спросила Лика старушку.

Балла удивлённо приподняла брови, не оторвавшись, впрочем, от чтения.

– Я уже давно не сплю по ночам, дитя.

– Почему?

– Что ж, половину жизни я работала при свете дня, а ночью спала; теперь половину жизни будет наоборот. Не это ли справедливо? Служила при светлом лике, теперь служу при тёмном.

«Что бы у неё такого спросить, чтобы разговорить?»

– А вы открыли шкатулку? – подумав, спросила Лика.

– Да. – Балла закрыла книгу. – Хоть и не хотела этого.

– Но почему?

– Послушай, дитя, – почти ласково сказала Балла, немного наклонившись к Лике. – Я пришла в храм ещё девочкой. Для меня были слишком тяжелы страдания и искушение, поэтому я долго не призывала шкатулку. Я слаба духом, поэтому и отдала жизнь Двуликой. Мне было не по силам вынести ответственность за то, что лежало внутри шкатулки. К тому же я боялась, что мой разум не справится и закипит от бесконечных попыток.

– Почему же вы передумали?

– Я не передумала. Мою шкатулку выбрали для испытания бесценного. Это было ещё до твоего рождения и до смерти Сорона.

– Но я ведь первая бесценная Илассета, – удивилась Лика.

– А человек испытание и не прошёл. Но я взяла шкатулку, и искушение пересилило меня. И так вышло, что я открыла её сама.

– А что вы почувствовали, когда увидели дар