Музыка войны - Ирина Александровна Лазарева

– Ни один судья не допустит этого.

– Это мы еще посмотрим!

– И все-таки ты готов пойти на… такую подлость…

– Неужели…

В это мгновение к ним подошла официантка с короткими, как у мальчика, волосами и принесла горячие супы и хлеб. Они потупили взгляды, дожидаясь, пока она расставит тарелки и разложит приборы. Но лишь только девушка ушла, как Дима встал с дивана и пересел на диван к Карине.

Поступок его был так внезапен, так обжигающе запретен, что она не могла сообразить сию минуту, как ей поступить и что сказать, чтобы предупредить то, что было уже неотвратимо, оттого она только шире раскрыла свои прекрасные большие глаза и успела разомкнуть полные алые губы, намереваясь накричать на Диму. Он воспользовался мгновением и тут же поцеловал ее крепко, глубоко, и это был не детский, даже не юношеский поцелуй. Карина пыталась было отпрянуть, но он обхватил ее спину и голову руками, не позволив ей и пошевелиться.

Наконец он отпустил ее.

– Неужели… – прошептала она. Щеки ее пылали от… стыда, разгорающейся с новой силой страсти и нестерпимого и колючего ощущения совершившегося греха.

Он ждал, что она спросит: «Неужели ты оставишь семью ради меня? Неужели ты готов так изменить свою жизнь? Неужели ты примешь меня с двумя детьми?» Словом, Дима ожидал от нее любые слова, кроме тех, что она в действительности так хотела ему сказать:

– Неужели… Ты способен на такую подлость? Ты ли это, Митя?

Желая скрыть досаду, Дима быстро заговорил:

– И что же? Когда ты жаждешь того же, что и я! Откуда в тебе эта правильность, не пойму? Не всегда нужно быть таковой.

– Замени слово «порядочный» на «правильный», и как переворачивается смысл всех твоих слов.

– Вот оно как… Да… Тебя не переспоришь… Одного не пойму: ты была без ума от меня тогда, без ума и теперь. Ничего не изменилось с тех пор.

– Ты прав. Ничего. – Помолчав, она продолжила, хитро щуря глаза. – А знаешь ли ты, что я встречалась с тобой тогда только из-за твоих денег? Из-за твоей дорогой машины, твоей предприимчивости… из-за того, в конце концов, что ты заработал себе на большую квартиру в Донецке? Не было никакой любви ни тогда, ни теперь. Ты влечешь меня только потому, что успешен. Как тебе такой расклад?

Дима, пораженный и глубоко озадаченный ее словами, отпрянул от нее на минуту. Он вглядывался в ее усмехающееся лицо, пытаясь понять, лгала ли она или говорила правду, понять, возможно ли было то чудовищное и двуличное, что она рассказала про себя.

– Глупая ты моя, нелогичная! – Наконец воскликнул он, улыбаясь.

– Ну почему?!

– Если б дело было только в деньгах, ты бы сейчас не упиралась, наоборот, сама же бы лезла под меня, как многие.

– Ха! Значит, думаешь, знаешь обо мне все?

– Нет, не все, раз ошибся в тебе… ошибся в том, что ты будешь так держаться за Парфена.

И вновь тишина, горькая, безысходная, безвыходная, разлилась в зале, было слышно только, как официант у барной стойки готовила новую порцию кофе для Димы и Карины, кофейный аппарат шипел на все помещение, успокаивая воспаленные нервы влюбленных.

– Странный ты Митя. Как же ты мог такое предположить? Идет война, будущее закрыто так, что никакими ракетами его не разверзнуть, чтобы подглядеть хотя бы краешком глаза, что нам уготовано впереди. У меня дети, которые любят отца, муж, пусть неудачливый, но все же любящий.

– Война! Война! Что же все заладили про нее. Сильные мира сего делят власть и деньги, мы здесь вообще ни при чем.

– Денис Пушилин набирает ополчение… из шахтеров… простых людей. Как можно отрицать войну?

– И пусть! Я отрицаю не войну, а смысл ее для нас. Мы должны все делать для себя и только для себя.

Слова его, столь отличные от всего, что она слышала в последние месяцы в доме Лопатиных, да и вообще в Донецке, неожиданно нашли отклик в душе Карины, ведь они словно повторяли все ее тайные мысли, мысли, схороненные за семью печатями в глубинах желаний из-за того, что никто в семье, даже родная мать, не мог понять ее. Тогда-то и произошла перемена во всем, и то, что казалось еще несколько минут неприступной крепостью, оказалось решаемой задачей: по ее доверчивым глазам, по тому, как в послушную линию сложились ее губы, Дима почувствовал, что наконец подобрал правильные струны. О, он будет играть ими! – не зря же он с юных лет был так хитер, предприимчив и успешен во всем.

– Мы уедем с тобой! Улетим в Германию. У меня там есть небольшая квартирка. Пока арендую, но в планах купить свою в том же доме. У меня рейс сразу после того, как я своих на дачу отправляю. Полетели со мной.

От диких предложений Димы в глазах Карины вспыхнули искры восторга, но и одновременно неверия: предложение его было несбыточным, потому что влекло за собой слишком разительные перемены в их жизнях.

– А дети?

– Возьмешь их с собой.

– Но ведь нужно разрешение отца на выезд.

– Ха! Как два пальца об асфальт!

– В смысле? Взятку дашь?

– Зачем сразу взятку? Ты раздобудь паспорт Парфена, а я схожу к нотариусу сам. Ведь мы с братом так похожи, он даже не поймет, что я – не он.

– Да ведь это… преступление! Если все выяснится, тебе нельзя будет въезжать в Донецк.

– К черту Донецк! Буду гонять машины на Украину.

– Так и родителей не будешь навещать?

– Они сами к нам будут приезжать.

Замысел его казался безупречным, безукоризненным, как для нее, так и для него самого, но что-то не ладилось, что-то не сходилось. Карина сдвинула брови, пытаясь уцепиться за мысль, что все ускользала от нее. Вот-вот она ухватится за нее, осталось совсем чуть-чуть.

– Так что же, Кариша, милая, согласна?

Вот оно что, мысль была схвачена! Странно, что Дима сам не догадался до этого.

– И Матрену больше никогда не увидишь? И меня попрекать этим не станешь?

Глаза Димы судорожно заблестели, он был объят предвкушением разрыва со старой жизнью и началом новой, ради которой он готов был бросить и жену, и племянницу, и родителей, и Родину, кинуть всех своих клиентов, обмануть закон… Ум его так рьяно и неистово работал, что и последнее, казавшееся самым непреодолимым, препятствие, в мыслях его разрешилось.

– Так я попозже возьму ее с собой на недельку, скажу, что покажу Германию, устрою в садик, и… Настя ее больше не увидит.

Карина