Дворянские гнезда - Нина Молева

А.Гро. «Наполеон Бонапарт на Аркольском мосту». Конец 1796 – начало 1799 г. Фрагмент.

1 марта 1815 года. Узник Эльбы высаживается на юге Франции. Тысяча солдат и шесть пушек – какие ничтожные остатки былой армии! Но этого оказывается достаточно для триумфального марша через всю страну до Парижа, без единого выстрела, под ликующие крики: «Да здравствует император! На фонарь аристократов и попов!» Европу снова потрясает взрыв давних республиканских настроений и неожиданно для самого Наполеона оживших лозунгов Французской революции.

13 марта – 22 июня 1815 года – второе царствование Наполеона, его Сто дней. Гортензия одна представляет императорский дом – все остальные родственники императора растворились в напряженном и оценивающем ожидании. Она создает видимость жизни двора, собирает офицеров распавшейся армии, готова рисковать жизнью самого близкого ей в эти годы человека – графа Флаго, побочного сына Талейрана, и меньше всего думает о возможности проигрыша, поражения.

А между тем происходящее похоже на киноленту в стремительном и неотвратимом мелькании событий. Наполеон не в состоянии удержать власть. 23 июня императором провозглашается его сын. Напрасная попытка спасти трон: Орленка нет в стране, и отказ от власти в его пользу не имеет смысла. Еще одно усилие – Наполеон бежит, чтобы добраться до Северо-Американских штатов, но 15 августа попадает в руки англичан. Суд и приговор снова принадлежат союзным правительствам.

Больше надежды не было. Смертельно перепуганные Бонапарты, опережая события, добровольно отрекаются ото всех прав. Они согласны на любые условия, ограничения, запреты, лишь бы выжить, лишь бы не оказаться в положении того, кому они обязаны всем своим былым благоденствием, – в положении Наполеона. Лишение титулов – и каких пышных! – былых почестей (императорских!), владений, богатств, пенсий, расселение в разных городах, странах, без права переездов, тем более встреч, даже в случае болезней, даже перед лицом надвигающейся смерти. Они не сентиментальны и не склонны преувеличивать родственных чувств. Только осуждение, только общая опасность становится первой, по-настоящему объединившей их (надолго ли?) связью.

Что для них в эти дни Гортензия? Вчерашний деятельный соперник, но и сегодняшняя реальная опасность. Когда-то спор с ней был нескончаемым озлобленным спором о влиянии на императора. Как определить, выиграла ли его Гортензия? Во всяком случае, это она остается около Наполеона до последних дней его власти, в тревожном напряжении Ста дней. Семья Бонапартов выжидала, прикидывала, рассчитывала; Гортензия действовала, и почем знать, успокоится ли в своей деятельности и дальше. «Остается королева Гортензия», – слова Пия VII были признанием ее значения, роли. Они же становились и приговором. Все три сестры Наполеона могут находиться в разных европейских городах. Из них Полина, некогда связанная, по мнению молвы, с братом далеко не братскими узами, теперь предусмотрительно мирится с оставленным мужем и начинает с ним второй медовый месяц. Старший из Бонапартов, Иосиф, в Северо-Американских штатах под именем графа Сюрвиллье. Братьям Жерому и Люсьену назначаются определенные места жительства, Луи получает разрешение на Италию. Впрочем, стоит ли о нем вообще говорить! Паралитик с отнявшимися руками, передвигающийся на носилках или в инвалидном кресле, – какую он может представлять опасность!

«Остается королева Гортензия» – и вот для нее-то союзные правительства не могут найти соответствующей меры не столько наказания – пресечения. Изолировать, лишить связей прежде всего с Францией, с солдатами Первой империи, но и со всеми теми, кому близки идеи изгнанника с острова Святой Елены, а таких немало, и найти их ничего не стоит в любой из европейских стран.

Власти отдельных стран не жалеют усилий, чтобы не брать на себя обязанностей надзора за весьма беспокойной политической ссыльной, тем более что внешне место ее заточения ни в чем не должно напоминать тюрьмы – без высоких стен, стражников и решеток. К тому же Гортензия и не скрывает своих позиций. Обязана ли она подписывать петицию семьи Бонапартов о смягчении условий заключения Наполеона на острове Святой Елены? Конечно нет. Как и Евгений Богарне, единственный, кстати сказать, из наполеоновского окружения, продолжающий сохранять хорошие отношения со всемогущим Александром I. Но брат и сестра без малейших колебаний ставят свои подписи, впервые после падения империи объединившись, пусть символически, с бонапартовским кланом.

Да и что подписи, когда Евгений Богарне находит предлог для личной встречи с русским императором, направляющимся на конгресс в Верону. Пять часов в придорожной корчме длится их разговор, правда, так и не принесший облегчения Наполеону. Александр неумолим, да и вряд ли может поступить иначе: Франция кипит недовольством, а бонапартистские идеи коснулись всей Европы.

Гортензия одинаково нежеланная гостья и в Италии, куда стремится попасть и где имя Наполеона обретает смысл понятия «свобода», и в Вене, где австрийский император и не думает вспоминать о той поддержке, в которой Гортензия, одна из всей бонапартовской семьи, не отказала свергнутой с императорского трона его дочери Марии Луизе. У союзных правительств остается единственная возможность – прямого приказа, а для этого удобней всего Швейцария, слишком незначительная в европейском розыгрыше сил, чтобы не подчиниться каждому их требованию, чтобы сопротивляться. В этом, «швейцарском», варианте Гортензии даже разрешено высказывать – само собой разумеется, в строго установленных пределах – личные пожелания. Пусть былая королева испытает иллюзию свободы и потеряет свою настороженность.

Местечко Констанца? Пусть будет Констанца. Гортензия думает о близости к брату – Евгений Богарне женат на дочери баварского короля – и к своей двоюродной сестре Стефании, удочеренной некогда Наполеоном и ставшей по мужу герцогиней Баденской. Гортензия рассчитывает на известную снисходительность баденского правительства и скрытую благожелательность баварского короля – значение самого Евгения слишком ничтожно. Зато союзные правительства рассчитывают на свою тайную полицию. Ни Баденское герцогство, ни Бавария практически ничем не могут им грозить.

Итак, Швейцария, кантон Тургау – как окончательное решение судьбы бывшей королевы. Здесь предстоит ей провести свои последние двадцать лет. Снеговые вершины гор. Медлительный разлив рек. Виноградники. Очень старые замки на берегах Боденского озера. Бюргерское довольство виноделов, сыроваров, ремесленников, торговцев. Жизнь – будто остановившаяся в своем течении много веков назад, когда строились, оборонялись, кипели жизнью сегодня наполовину разрушенные, опустевшие замки.

Гортензия обращает внимание на один из них – на самом берегу озера, которое иначе, по старой традиции, называют Констанцским, вдалеке от больших селений, среди буйно разросшегося, запущенного парка. Он так близок от Констанцы и так, кажется, далек от бесконечных наблюдающих, недоверяющих или просто любопытствующих глаз. Париж предупреждает сомнения кантона: желанию Гортензии не надо препятствовать. Одиночество, скрытость от посторонних – только фикция перед лицом возможностей тайного политического сыска. В действительности все здесь обернется против бывшей королевы. «Это должен быть второй остров Святой Елены», – объясняет растерявшимся швейцарским властям Париж. Никаких незамеченных посетителей, никаких неучтенных встреч, никаких непересказанных разговоров – на то и существует тщательно подобранная прислуга, – никаких доставленных или пересланных обычной почтой писем. В корреспонденции парижское правительство и вовсе не решается положиться на усилия местного сыска. Все письма должны пересылаться прямо в Париж и просматриваться в самом Париже. Если Гортензия в конце концов и догадается о сомкнувшемся вокруг нее кольце, это тоже не нарушит планов людей, определивших ее пребывание в замке Арененберг.