Любопытство не порок - Светлана Алешина

— Еду, — ответил он и отключился.

Я сложила трубку и убрала ее в футляр.

— Ну, когда он наконец появится? — с весьма раздраженной интонацией, совершенно не подходящей к ситуации, спросила меня Маринка.

Я пожала плечами:

— Он постарается побыстрее.., а интересно, тут есть противопожарная сигнализация?

Я посмотрела на потолок и, хотя видно было плохо, но мне показалось, что я заметила характерные, похожие на воланы от бадминтона, индикаторы сигнализации.

— Ты думаешь, если она есть здесь, то ее нет в коридоре? — ехидно спросила у меня Маринка. — Она тоже отключена!

Я молча признала ее правоту. Иногда и Маринка говорит верные вещи.

Запах дыма усиливался, теперь уже приходилось радоваться тому, что входная дверь плотно закрыта и сдерживает собою его клубы. Судя по всему, пожар бушевал в галерее серьезный.

Мы с Маринкой прижались к окну, но, несмотря на открытую форточку, даже в этом месте дышалось уже с трудом.

Я пыталась открыть окно полностью, но старые деревянные рамы, покрытые десятками слоев краски, решительно отказались мне подчиниться.

— Да что же это такое, — проворчала Маринка. — Пока он приедет, вся дымищем провоняешь насквозь.., потом и в десяти водах не отмоешься…

— Хорошо, успел бы приехать, пока мы живы. — Я ударилась в самый махровый пессимизм. Ведь запросто могло так получиться, что Виктор приедет, а сделать ничего и не успеет.

От этой мысли стало себя так жалко, что захотелось плакать. Еле сдерживаясь, я начала молча сочинять статью — последнюю в моей жизни. Эффект получился обратный задуманному: плакать захотелось еще сильнее.

— О-оль, а ты о чем думаешь? — Маринка, шмыгая носом, толкнула меня локтем в бок.

Я глубоко вздохнула и посмотрела на плохо освещенный уличный закуток, куда выходило окошко нашей тюрьмы. Немного помолчав, я честно ответила:

— Мозаику складываю. И пока она ложится плохо. Как, по-твоему, кто все это нам с тобою устроил? Получается, что Жанна, больше некому…

— Да пошли они все к едрене-фене, — взвилась Маринка, — нашла о чем думать! Ты соображай, как выбраться отсюда… Слушай, — Маринкин голос поднялся до торжествующего фортиссимо, — мы еще в форточку не кричали, вот!

Она заскочила на подоконник и прильнула к форточке. Я уже заранее напряглась, приготовясь услышать классический Маринкин крик, но неожиданно Маринка негромко воскликнула:

— О, привет, ну наконец-то!

В это мгновение и без того куцее освещение померкло, и я увидела мужской силуэт около окна.

Виктор, присев на корточки, посмотрел на Маринку и кивнул ей.

…Можно считать большим везением то, что единственное окно кабинета Жанны выходило в тупик между глухими стенами трех старых домов.

В традиционном центре нашего города много таких безнадежных тупичков, происхождение которых никого не интересует, они стали просто местной достопримечательностью и по мере возможности и необходимости используются всеми знающими людьми. Используются в основном, конечно, как бесплатные туалеты.

Получив от меня по телефону информацию, которую я, как ни старалась, а, наверное, высказала сумбурно, Виктор, как всегда, сумел сделать правильные выводы из минимума данных. Не тратя времени на разговоры, хотя Маринка и пыталась, по своему обыкновению, втянуть его в переливание из пустого в порожнее, Виктор быстро осмотрелся и произнес только два слова:

— Понял, ждите.

После чего он поднялся на ноги и исчез в полумраке.

— Куда это он подевался?! — нервно выкрикнула Маринка, стараясь высунуться из форточки, но у нее это не получилось, и она от негодования даже затопала ногой по подоконнику.

Я же решила, что нужно поступить более конструктивно, и, отойдя в глубь кабинета, задержала дыхание, потому что здесь уже почти нечем было дышать, на ощупь подобрала со стола свою сумку и рукой прощупала ее содержимое. Оставить хоть что-нибудь, могущее намекнуть на меня, не хотелось.

— Оля, вот он! — крикнула Маринка, и я опять бросилась к окну.

— Отойдите от окна, — скомандовал Виктор, нагнувшись с той стороны, и сделал резкий жест рукой. Мы с Маринкой не спросили ни о чем, потому что слишком хорошо знали Виктора. Если он что-то говорил, нужно было делать так и не иначе.

Мы с Маринкой отпрянули и встали слева и справа от окна. Послышалось урчание мотора, затем какой-то скрежет, переходящий в звук, похожий на стон, и через несколько минут, показавшихся мне очень-очень долгими, все кончилось. Оконная решетка, изогнувшись, оторвалась от правого откоса.

Мы с Маринкой, поднявшись на подоконник, стали дергать рамы на себя, стараясь открыть наконец-то окно. Задребезжали стекла, закачались фрамуги, но и в этом деле нам помог Виктор. Коротко махнув рукой, он разбил первые стекла и, поддав снаружи, помог внутренним рамам открыться.

Первой вылезла Маринка, за нею я.

Встав на твердую землю, я посмотрела на окно, из которого только что выбралась. Словно черный туман выползал из него и стелился по грязной, оттаявшей после первых заморозков земле.

Виктор выдрал решетку с помощью троса и заднего бампера какой-то машины, стоявшей на выходе из тупика.

Схватив нас с Маринкой под руки, он быстро повел нас подальше от этого места.

…Мы все вместе добирались до моего дома на такси. От нас с Маринкой настолько сильно пахло дымом, что шофер не удержался и завел разговор про шашлыки. Никто из нас не поддержал этой темы, даже Маринка угрожающе засопела, и шофер, очевидно, сообразив, что не в шашлыках основной интерес в жизни, замолчал и попросил расплатиться с ним еще до того, как мы доехали.

До самого моего дома не было сказано больше ни слова.

Поднявшись ко мне в квартиру, Маринка, видимо, решив, что на сегодня план по молчанию уже перевыполнен, разразилась бурной речью, зачем-то пересказывая мне все, что с нами произошло. Так как я при всех событиях присутствовала, то не стала дожидаться окончания этой истории и заперлась в ванной.

Плескалась я долго и когда наконец вышла, Маринка, позевывая и потирая глаза, уже совсем потеряла интерес ко всему, кроме сна.

Что и требовалось доказать.

Утро началось для меня ужасно: с больной головой и привкусом гари на губах. Посмотрев на просветлевшее окно, я с огорчением поняла, что давно уже пора вставать.

Как я доползла до ванной, даже вспоминать не хочу — это был подвиг, а я дама скромная и в саморекламе не нуждаюсь.

Марина моя громко стонала, лежа на диване, и когда я подошла к ней и спросила о ее самочувствии, она, не открывая глаз, очень вежливым тоном послала меня к черту. Я даже не обиделась, потому что прекрасно ее понимала, хотя, между прочим, не скажи она вчера мне о том, что Рита с Жанной ругаются, ничего бы и не было. Может быть.