Призрачная дорога - Александр Снегирев

– Да как-то… – начала было Кисонька, но печник перебил её.

– Чего вы сами-то не заделаете?

– Не заделаем что? – уточнила Кисонька.

– Мелкого! Зачем морочиться, чпок – и готово! Помощь нужна?

В его усмешке и бороде сосредоточились все неурядицы моей жизни и все огрехи моего текста.

Старухи и сиротка плясали и кривлялись в его бороде.

Плечи плотника тряслись от смеха, богиня прятала издевательскую улыбку.

1

Меня часто упрекают в том, что я избегаю трудностей.

Это абсолютная правда.

Но я делаю это не из лени или страха, просто трудности проявляют во мне дремлющую половину меня, которую лучше не тревожить. Когда всё гладко, я кроток, но если что-то идёт не так, я делаюсь вспыльчивым.

Вот и теперь что-то тяжёлое и густое колыхнулось во мне, как масло в чане, и я сам не понял, как оказался возле печника.

Только что был тут, а потом вдруг сразу там.

◆

Стремительно переместившись, мой персонаж принялся молотить по мерзкой густой бороде.

Печник упал, ударившись затылком о сложенные возле камина кирпичи.

Мой персонаж вскочил на него верхом и начал терзать, как терзают подушку, в которой зашиты драгоценности.

2

Бешенство не иссякало.

Бешенства хватило на то, чтобы схватить один из кирпичей и несколько раз крепко ударить ненавистную бороду.

◆

Я зажмурился.

◆

Боялся потерять сознание, увидев что творю.

А я не хотел терять сознание, не хотел останавливаться.

◆

Под моими ударами голова печника издавала звуки.

Борода пружинила, как резиновая почва нашего края.

Как говядина в вакуумной упаковке.

Никто не вис на моих руках и не препятствовал.

1

Когда я почувствовал избыточность, то осторожно посмотрел.

Лицо печника стало напоминать раздавленную ягоду, рот сделался дырой, как у знаменитой римской скульптуры «Уста истины».

Ассоциация оказалась так сильна, что я, продолжая сидеть на груди у поверженного врага, потянулся к его рту.

◆

Что там в этой черноте?

◆

Наконец вмешались окружающие.

Меня взяли под локти и помогли подняться, ноги мои скользили в образовавшейся луже, хрустнула очередная улитка.

– Надо сразу солью посыпать, иначе потом не отстираешь, – богиня засуетилась, посыпая солью пятна на моих шортах.

– Я сама, – сказала Кисонька, намекая, что нечего трогать чужого мужа за шорты.

Богиня с шумом поставила солонку на стол, она мол просто хотела помочь, но если в её помощи не нуждаются, то и не больно-то надо.

2

Мы стояли, не произнося ни слова.

У меня дёргался подбородок.

Со стороны дороги доносился шум автомобилей.

Во рту у печника надулся и лопнул пузырь.

◆

– Я увидел вас вместе. Там. А теперь тут. И ты массируешь ему плечи.

Скороговоркой я начал обосновывать произошедшее.

– Я сделал это ради нашей семьи. Ради нашей любви.

Никто мне даже не поддакивал. Полная тишина.

– Я убил человека.

По небу летит самолёт.

– Я убил человека.

На дороге стучит копёр.

– Я убил человека…

– Ты убил человека, – подтвердила Кисонька.

◆

Спасибо тебе, любимая, за эти слова!

Они вытянут меня из небытия.

Они разобьют скорлупу отчуждения.

Твои слова объяснят мне всё заново.

Твои слова отстроят мой мир из праха.

– Что я наделал? – спросил я.

– Ты убил человека.

Одно за другим Кисонька посолила все пятна на моей одежде.

– Это ты виновата, не надо было его возвращать.

– Я?

– Зачем он тут так долго торчал? Зачем лез в нашу спальню? Обязательно было массировать ему спину?

Кисонькины губы затвердели от злости.

– Я делала это ради нас! Я хотела, чтобы он побыстрее тут всё закончил! Чтобы в нашем доме был порядок и уют!

– Не надо было его возвращать, – с тоской сказал я.

– Ты сам его вернул!

– Я?!

– Да, ты! Нассал на его бороду, и он опять родился. Как Персей из золотого дождя.

– Херня какая-то. Сама его вписала обратно и на меня валишь.

– Я его не вписывала! От него даже пахнет как от тебя.

– Приятно слышать!

– Я даже его немного перепутала с тобой. Поэтому и стала массировать. Видимо, причина в твоём ДНК! – Кисонька развила свою теорию как-то совсем уж запредельно.

– Послушай себя! – закричал я. – Это какое-то безумие!

3

Я увидел испуганную, забившуюся в угол собаку.

Подскочил и пнул.

А потому что нечего поджавши хвост в угол забиваться.

Ишь чего, хозяина боится!

Боишься? Получай.

Собака шарахнулась в сторону Кисоньки и спряталась за неё.

– Совсем с ума сошёл? У неё сердце колотится, как будто сейчас выскочит.

Кисонька взяла из вазочки вафлю и дала собаке. Та не стала есть.

– Бедняжка, даже вафлю не ест, – сказала Кисонька.

◆

До чего я докатился?

Убил печника, пнул собаку, она теперь даже вафлю не ест.

Собака быстро дышала и смотрела на меня глазами глубоко шокированной порядочной женщины, которая отдала себя всю, а её чувства растоптали.

Мне стало так горько, что я схватил вафлю прямо с пола и откусил.

Почувствовал во рту что-то инородное, достал.

Улитка.

Осмотрев вторую половину вафли на предмет улиток, я отдал её собаке.

Вложил в пасть.

Собака не сжала челюсти и вафля выпала из них.

– Ну прости меня! – сказал я. – Прости меня, пожалуйста.

Я поднял обслюнявленную вафлю и снова сунул собаке в морду.