Тайное становится явным - Марин Монтгомери

Я боюсь, что Шарлотта поднимет стекло до того, как мне удастся его отдать, так что замираю на месте с плащом в вытянутых руках – самое что ни на есть выразительное предложение о перемирии.

Шарлотта некоторое время озадачено на меня смотрит.

– Все в порядке, оставь себе. Тебе не нужно было сюда ехать только для того, чтобы отдать эту штуку.

– Но он же не мой. Это ваш плащ.

Повисает напряженное молчание. Мы таращимся друг на друга, пока Шарлотта не замечает десятикилограммовую собаку, лающую из-за моей спины, и не переводит взгляд на нее.

– Оставь себе.

– Мне очень жаль, – говорю я. Бенджи еще раз гавкает.

– Он твой?

– Нет, – отвечаю я и чувствую, что краснею. – Я собачья сиделка.

– В моем районе?

– Ну да. Я много с кем из ваших соседей познакомилась, пока гуляла у озера. Потом кое-кому понадобилось срочно посидеть с собакой, и я согласилась, – рассказываю я и усмехаюсь, – Неплохой способ подзаработать.

Она кивает, переводит взгляд на боковое зеркало и снимает ладонь с рычага коробки передач.

– Постойте, – быстро начинаю говорить я, – мне очень жаль, что я так себя повела. Вы были ко мне очень добры, а я поступила как последняя гадина.

Ее лицо напрягается.

– Все хорошо, Элли. Ты права: я тебе совсем чужой человек.

– Нет, совсем нет, – возражаю я и пожимаю плечами. – Вы мне очень помогли, сделали для меня столько хорошего, и я этого совсем не заслужила.

– Что было, то прошло, – машет рукой Шарлотта.

– Я очень переживаю, что вы на меня злитесь.

Она резко выруливает на улицу.

– Не стоит. Я не так важна, чтобы из-за этого переживать. – Она смотрит на электронные часы на приборной панели. – Мне пора, я опаздываю на встречу.

– Мы можем поговорить потом?

– О чем?

– Я хочу задать вам несколько вопросов.

Костяшки ее пальцев белеют, а во взгляде проскакивает тревога.

– Зачем?

– Это для моей школы… Домоводство.

– Они что, все еще его преподают?

– Ну, теперь это называется более политически корректно, – хмыкаю я, – жизненные навыки.

– И для чего я тебе понадобилась?

– Ваше печенье, – объясняю я, похлопывая себя по животу. – Буквально лучшее, которое я пробовала. Да, я набрала пару килограммов, когда съела его в один присест. Я должна выбрать семейный рецепт, знаете, с какой-то историей, приготовить его и принести в класс на пробу. И напечатать интервью о том, кому он принадлежит и почему это важно.

– Попроси кого-нибудь из твоей семьи.

– Никто не умеет готовить. Я же не могу принести макароны с сыром и распинаться о том, как они много для меня значат.

– Не думаю, что я могу помочь, – Шарлотта прикусывает губу. – Мне до сих пор больно говорить о маме.

Бенджи вдруг громко тявкает, а потом и вовсе начинает рычать – мимо пробежал кролик. Он так сильно тянет поводок, что мне приходится идти за ним. Иначе он попросту уронит меня и потащит за собой.

– Хорошего дня, – желает мне Шарлотта. Затем, выезжая на улицу, добавляет: – И удачи с собакой.

Я бегу за Бенджи, а джип Шарлотты тем временем набирает скорость и исчезает за поворотом – а вместе с ним и все мои шансы на успех.

Я же пинаю землю и яростно комкаю желтый плащ.

Шарлотта

Я ставлю на плиту чайник и принимаюсь нетерпеливо барабанить пальцами по кухонному столу. Сейчас вечер пятницы – самое время пойти поужинать или сходить в кино. Ну или просто провести эти несколько часов в кругу семьи.

Но Ной застрял в аэропорту из-за отмененного рейса, а я, как всегда, практически безнадежно сижу дома одна. К тому же еще и весь день чувствую себя прямо скажем неважно – наверное, из-за токсикоза.

Я с такой силой опускаю чашку на стол, что ее керамическая ручка трескается. Настроение у меня хуже некуда.

Я просто хочу иметь хоть какой-то повод выйти из дома – чтобы можно было вылезти из своих пижамных штанов, уже чем-то заляпанных, и надеть что-нибудь красивое. Хочу, чтобы мы с Ноем поехали в город где-нибудь посидеть.

От студенческих эссе, которые мне нужно проверить, уже болят глаза. Я отправляю исправленные работы назад и возвращаюсь на диван. На душе неспокойно. Мои пальцы словно сами собой начинают стучать по клавишам ноутбука, и я с удивлением смотрю на то, что сейчас напечатала в строке поиска. Лорен Уайлдер.

Выскакивает ее фотография – темно-каштановые волосы, модная стрижка в стиле боб. У нее все еще спортивная подтянутая фигура и прежняя слегка кривоватая улыбка. В графе «профессия» значится «акушерка». Кроющаяся в этом ирония чуть не заставляет меня рассмеяться. Ну да, если своих детей у тебя никогда не будет, почему бы тебе не помогать другим их рожать.

Старая привычка берет свое, прежде чем я успеваю остановиться, и я нервно вбиваю в поле ввода еще одно имя из прошлого. И тут же рефлекторно осматриваюсь – словно он может появиться прямо из воздуха посреди моей гостиной. Мой взгляд падает на дверную задвижку – надежно ли она заперта?

Щеки краснеют, когда я представляю, что сказала бы доктор Эверетт, будь она сейчас в комнате. Особенно хорошо представляется разочарованный взгляд, выражающий все, что она думает о моих способах убить время.

Джонатан Рэндалл. На экране всплывает статья за статьей.

Кровь стремительно приливает к голове, меня мгновенно охватывает чувство отчаяния. Я подтягиваю ноги к груди и прячу лицо в ладонях, частит пульс: я чувствую, как начинается паническая атака.

Звонит телефон, и я срываюсь с места. Слава богу, можно на что-то отвлечься. Раньше, пока еще не накрутила себя, я оставила Ною сообщение на голосовую почту. Так что, будучи уверенной, что он мне перезвонил, я даже не смотрю на экран телефона. Он сам сказал, что наберет меня перед тем, как сесть на самолет.

Но до того, как я успеваю сказать хоть слово, из трубки звучит гортанный, мурлыкающий голос – совсем не голос Ноя.

– Наконец-то мы можем поговорить, дорогуша.

Мой желудок падает куда-то вниз, как будто я только что заложила мертвую петлю на американских горках. Притом несколько раз подряд.

– Нэнси, – удивляюсь я и сжимаю пальцы. – Как ты нашла мой номер в этот раз? Я только что его сменила. Снова.