Вознесение - Лиз Дженсен

— Так я и думал. Просто решил убедиться.

— Двадцать девятое — это же, кажется, сегодня? Что случилось?

— Не знаю. Чепуха какая-то. Совпадение. В общем, Габриэль, спасибо вам, солнце мое, и простите, что разбудил. Хотелось бы с вами пообщаться, но, боюсь, в ближайшуе пару дней я буду занят по горло. Следите за новостями, поймете — почему. Да, и, похоже, с меня ужин.

На этом Фрейзер Мелвиль вешает трубку, предоставив мне теряться в догадках о причинах его звонка, а также о любопытном выражении «мое солнце».

В выпуске теленовостей сообщают об урагане, набирающем силу в южной части Атлантического океана. Ему уже дали название — «Стелла». По мощи и скорости он относится к категории катастрофических.

А движется он в сторону Рио.

Телевидение жестоко к своим зрителям. День-деньской насылает оно в наши гостиные орды незваных, но якобы заслуживающих внимания посетителей. После рекламной паузы гость программы — смерть. Ураган творит свое кровавое дело, стирая с лица земли разбросанные по бразильскому побережью города и деревни. На экране бурлят потоки грязи, измочаленные стволы деревьев несутся по воздуху в тучах строительного мусора или попадают в замкнутый круг вихревой системы, внутри которой вертятся останки цивилизации во всей своей душераздирающей банальности. Диваны, потрепанные машины, дорожные знаки, рекламные щиты, офисное оборудование, трупы мотаются в коричневой жиже, словно огромные поплавки. Если «Стелла» доберется до Рио, масштабы катастрофы будут «беспрецедентными», как заявляет комментатор канала Си-эн-эн, который с помощью меняющихся на глазах диаграмм объясняет, что вихрь набирает скорость и движется на юг. Человеческие фигурки, барахтающиеся там, где когда-то стояли дома: тут лист рифленого железа, там дверной косяк, детская кроватка. Обезумевшие люди, вцепившиеся в бочки и канистры из-под бензина. Жизни, перевернутые, искореженные в считанные минуты, быстрее, чем закипает кастрюля бобов.

Случается, что урагана ждут в одном месте, а обрушивается он на другое, вдруг свернув с предсказываемого пути, говорит метеоролог. Особенно те ураганы, что относятся к категории катастрофических. По последним компьютерным прогнозам, до Рио «Стелла» не доберется: уйдет в океан, где мало-помалу и рассеется. Но память о Новом Орлеане и Далласе, так и не оправившихся от ран, еще свежа, и люди предпочитают держаться от греха подальше. Массовое бегство уже началось, а с ним — новые кризисы и связанные с паникой ЧП. На выездах из города — шестикилометровые пробки, поезда набиты битком. «Туча народу стерта с лица земли… ни скутеров их, ни курятников, ни дерьмовых заборов, ни сопливых детишек, ни любимой собачки по кличке Ублюдок».

Кошмары определенного сорта выматывают мне все кишки. Я до сих пор не придумала способа их избегать.

Пока на экране, словно порнографический цветок, раскрывается во всей своей красе беда, я закрываю глаза, вдыхаю поглубже, и вот я уже вернулась в вонь собственного ада, где несет канализацией, землей и бензином, где мои шея и грудь — лютая, почти трансцендентальная мука, а ниже пояса странная пустота, где меня душит дым и кажется, что я жду помощи уже целую вечность. Я то проваливаюсь в сон, то выныриваю в реальность. Стонет Алекс.

Я держалась за его локоть — единственное, до чего могла дотянуться. По крайней мере, на ощупь это было похоже на локоть. Шел дождь — большие, оглушительные капли, тепловатые и почему-то маслянистые. Казалось, мы на улице. Подо мной была не то земля, не то солома, а может, компост или грязь. До этого мы ехали по какой-то проселочной дороге. И что это так жжет? Угодила рукой в крапиву? Или это какая-нибудь новая пытка? Изобретенная специально, чтобы мозг улетучивался из головы и витал где-то сверху, будто запасная луна в небе, где вместо света — тополиный пух радиации, как и положено в двадцать первом веке.

Позабыв о своем атеизме, я шептала беззвучную молитву всех отчаявшихся, словно выброшенная на берег рыба, раскрывшая рот для смертельного вдоха. Легкое сотрясение мозга перемешивало фразы в барабане лингвистической лотереи. «Как и мы прощаем, да святится имя Твое, Отче наш, да приидет Царствие Твое, хлеб наш насущный, долги наши, как на небе, избави нас».

Любая гавань — спасение.

Все, хватит. «Слава тебе за то, что девятый грудной, а не первый шейный. Слава тебе за то, что я жива, а не мертва, а моя мать — наоборот, и что, когда я езжу к отцу, он понятия не имеет, кто я такая. Слава тебе, слава тебе, слава. Куандо те тенга, вида, куандо те кьеро», — бормочу я, как слабоумная, выезжая из комнаты и выполняя сложную туалетную процедуру. По возвращении я вижу спутниковые снимки: гигантская облачная спираль, в центре которой, словно небесная затычка, торчит бельмо урагана. Серия диаграмм показывает, как зарождаются подобные сверхциклоны: нагревающиеся морские воды, растущий объем испарений, поток воздуха сверху и тот ужас, что получается в результате подобных комбинаций. Вывод: из-за глобального потепления ураганы станут «частью пейзажа».

Частью пейзажа.

Пробую странное выражение на язык, изображаю ветряк и смотрю на то, как незнакомые мне люди паникуют, импровизируют, плачут, машут руками и идут ко дну.

Когда голова идет кругом, мой желудок требует еды. Готовлю я неважно и, как большинство мне подобных, спасаюсь от голодной смерти омлетами. Бухаю четыре яйца на подтаявший кусок масла и начинаю все это размешивать. Повар из меня никакой, зато в искусстве приготовления кофе я — настоящий спец: благодаря благотворному влиянию моего первого психоаналитика у меня появился маниакально-точный утренний ритуал, который включает следующие этапы — намолоть колумбийских зерен; аккуратно зарядить маленький, но идеальный перколятор[5], утащенный из отцовской квартиры после того, как он окончательно переселился на свой личный остров Где-то там; взбить пенку из горячего молока с помощью специальной штучки, которая работает на батарейках и чем-то напоминает вибратор. Десять минут спустя завтрак приготовлен и съеден, и я ощущаю себя не то чтобы заново родившейся, но ожившей процентов на семьдесят, а это — максимум, на что я могу рассчитывать на реабилитационном фронте. Еду на работу. По радио передают последние новости о «Стелле», которая наконец-то сворачивает к океану.

Сквозь открытую дверь в комнату отдыха слышны частая дробь теннисного шарика и глухие раскаты музыки: подростки столпились перед большим экраном и смотрят Эм-ти-ви. У дальней стены, растянувшись на одном из облезлых ковриков для молитв, монотонно, на одной ноте мычит какой-то мальчик; неподалеку переминается с ноги на ногу парнишка-копролалик, бормоча ругательства. Проезжаю мимо необъятных размеров девочки, которая покачивается под музыку: складки жира свисают над поясом джинсов, лицо гладкое и пустое, как пластиковая маска, на голове — огромный разноцветный тюрбан из футболок. Сосредоточенно за ней наблюдая, рядом готовится мастурбировать тот мальчик, который месяц тому назад выковырял себе оба глазных яблока — пришлось возвращать их на место хирургическим путем. Все как всегда.