Дорога в СССР. Как "западная" революция стала русской - Сергей Кара-Мурза

Академик С.Б. Веселовский, судя по его дневникам, – либерал и даже социалист[13]. Но он, «один из ведущих исследователей Московского периода истории России ХIV – ХVII веков», рассуждает как русофоб. Он пишет в дневнике: «Еще в 1904–1906 гг. я удивлялся, как и на чем держится такое историческое недоразумение, как Российская империя. Теперь мои предсказания более чем оправдались, но мнение о народе не изменилось, т. е. не ухудшилось. Быдло осталось быдлом… Последние ветви славянской расы оказались столь же неспособными усвоить и развивать дальше европейскую культуру и выработать прочное государство, как и другие ветви, раньше впавшие в рабство. Великоросс построил Российскую империю под командой главным образом иностранных, особенно немецких, инструкторов» [93, с. 31].

Красноречивы установки И.А. Бунина, который обладал большим авторитетом и как писатель, и как «знаток русского народа». И.Л. Солоневич пишет: «Бунинские “Окаянные дни”, вышедшие уже в эмиграции, полны поистине лютой злобы – злобы против русского народа» [92][14].

Бунин часто встречался с видными историками, которые в 1916 году собирались у С.Б. Веселовского, с которым у него завязалась большая дружба. Сын академика Всеволод вел записи бесед на этих собраниях.

Вот как он резюмирует высказывания Бунина «о русском народе»:

«Отношение к народу у Бунина соединено с пессимизмом, в основе которого признание бессилия разума в исторической жизни… От дикости в народе осталось много дряни, злобности, зависть, жадность. Хозяйство мужицкое как следует вести не умеют. Бабы всю жизнь пекут плохой хлеб. Бегут смотреть на драку или на пожар и сожалеют, если скоро кончилось. По праздникам и на ярмарках в бессмысленных кулачных боях забивают насмерть. Дикий азарт. На Бога надеются и ленятся. Нет потребности улучшать свою жизнь. Кое-как живут в дикарской беспечности. Как чуть боженька не уродил хлеб – голод…

Профессора не согласились с этими высказываниями Бунина. Нельзя все мерить на свой интеллигентский аршин. То, что для интеллигента дикость, есть состояние народной массы и при том естественное состояние – ступень в его историческом развитии» [93, с. 14–15].

Профессора заступились за народ примерно так же, как этнографы – просвещенные расисты заступаются за дикарей перед расистами грубыми. «Естественное состояние»!

В другом месте сам Веселовский высказывается даже определеннее: «Годами, мало-помалу, у меня складывалось убеждение, что русские не только культурно отсталая, но и низшая раса… Повседневное наблюдение постоянно приводило к выводу, что иностранцы и русские смешанного происхождения даровитее, культурнее и значительно выше, как материал для культуры» [93, с. 38]. Или еще: «Когда переходишь от русских писателей к иностранным, то начинает казаться, будто попал из притона хитрованцев и хулиганов или из дома умалишенных в общество нормальных и порядочных людей. Со времени Гоголя пристрастие русских писателей к подлому, пошлому, уродливому и болезненному росло по мере проникновения в литературу полукультурных, талантливых и бездарных разночинцев» [93, с. 86].

Русофобия российской элиты подкреплялась русофобией Запада. Даже Керенский, масон и западник, так начинал в эмиграции в 1942 году свою рукопись «История России»: «С Россией считались в меру ее силы или бессилия. Но никогда равноправным членом в круг народов европейской высшей цивилизации не включали… Нашей музыкой, литературой, искусством увлекались, заражались, но это были каким-то чудом взращенные экзотические цветы среди бурьяна азиатских степей» (цит. в [7]).

Кстати, это взаимопонимание в русофобии не исчезло даже после Великой Отечественной войны, когда наш народ представлял собой «нацию инвалидов и вдов». Вот что пишет в эмиграции писательница Н. Берберова в 1947 году Керенскому: «Для меня сейчас “русский народ” – это масса, которая через 10 лет будет иметь столько-то солдат, а через 20 – столько-то для борьбы с Европой и Америкой… Что такое “его достояние”? Цепь безумств, жестокостей и мерзостей… Одно утешение: что будущая война будет первая за много десятилетий необходимая и нужная» [94][15].

Уроки революции 1905–1907 годов, из которой Ленин и идущая за ним часть большевиков сделали фундаментальные выводы, позволили им преодолеть важные догмы марксизма и начать строить новую концепцию общества, государства, революции и даже мироустройства (марксизм-ленинизм). По мере того как продвигалась эта работа, партия большевиков все больше приобретала национальный (точнее, народный) характер. Важнейшим поворотом на этом пути стало принятие и развитие идеи союза рабочих и крестьян как субъекта русской революции.

Этот шаг дался Ленину очень непросто. Мало того, что углубился конфликт с марксистами-меньшевиками – настолько, что они призывали Запад к социалистическому крестовому походу против большевиков и в значительной своей части поддержали белых. «Национализация» марксизма поразила и старых большевиков-ленинцев. В декабре 1914 года Ленин послал в журнал «Социал-демократ» свою статью «О национальной гордости великороссов». Редактор В.А. Карпинский, прочитав слова «мы, великорусские с.-д.» и «мы полны чувства национальной гордости», ответил Ленину: «Никогда таких разделений на страницах нашего Центрального органа не проводилось, никогда там не раздавалось таких слов! Понимаете: даже слов!»

Действительно, Карпинский был уверен, что чувство национальной гордости несовместимо с его положением марксиста. В своем ответе он продолжал: «Мне не чуждо только одно чувство гордости: пролетарской гордости (равно как и пролетарского стыда)». Ленин с этими замечаниями не согласился, статья вышла, но оппозиция в партии была серьезной.

Но этот сдвиг после 1905 года в представлениях Ленина не просто послужил методологической основой для выработки нового национального проекта России и подготовительной работы по сборке советского народа. Он провел мировоззренческий синтез представлений крестьянского общинного коммунизма с марксистской идеей модернизации и развития – но по некапиталистическому пути.

Насколько сложно сотрудничать с русофобствующей интеллигенцией, мы могли убедиться за перестройку и 1990-е годы.

Эсеры и меньшевики, став во главе Петроградского совета, не предполагали, что под ними поднимается неведомая теориям государственность крестьянской России, для которой монархия стала обузой, а правительство кадетов – недоразумением. Этому движению надо было только дать язык, простую оболочку идеологии. И критическим событием в этом были «Апрельские тезисы» В.И. Ленина.