Красные камзолы. Капрал Серов: год 1757 - Иван Ланков

Делаю шаг в его сторону и делаю приглашающий жест:

– Продолжай.

Продолжает:

– В ночь людей вести – просто сгубишь всех. И сами сгинем, и серебро твое метелью занесет так, что никто уже никогда не найдет. Ни себе, ни людям. Дурость творишь по малолетству.

Спину выпрямил, смотрит прямо в глаза, с вызовом. А что его коллектив? А его коллектив… вон, двое сучья ломают под присмотром Еремы да в костер кидают. Четверо под руководством Никиты разминаются. Двое вместе с Алешкой помогают возницам полозья смазывать. Оставшиеся шестеро вроде бы и рядом с ним, но как-то неуверенно, головами по сторонам крутят. Нет такого, как там, у ворот, единой кучкой. Может, устали. А может, и… Ладно, что уж теперь. Давай уж сойдемся лоб в лоб, пока кто-нибудь из нас не сдаст назад.

– Вот как. Ну так я ж тебя не держу. Пока во Псков не прибудем – ты птица вольная. Можешь идти.

Тот криво усмехнулся:

– Ну что, братва…

Я его резко прервал:

– Ты можешь идти. За других не говори, они вон, делом заняты. Ты лодырь, ты не нужен. Иди.

Мужики в недоумении закрутили головами, переглядываясь. Это каким они делом вдруг заняты? Но результат этой секундной заминки есть, между дерзким и остальными появился зазор. Крохотный и во многом случайный – но зазор.

– И пойду. Заночую в деревне вон там, – кивок в сторону Печор, – а потом дойду до Пскова и скажу, как вы все впустую сгинули из-за…

– Иди! – я повысил голос и оскалился.

Двое монастырских дернулись было в его сторону, но уперлись в тяжелый, исподлобья взгляд тощего Еремы и остановились.

Мужик махнул рукой, развернулся и сделал пару шагов прочь. Но решил все-таки оставить последнее слово за собой:

– Но я тебе это еще припомню!

Да-да, конечно. Он не хочет уходить один. Солдаты по одному не ходят. А чего он хочет – так это продолжить беседу и довести конфликт до логического завершения. Чтобы, значит, самому было понятно, как встречать завтрашний день.

– Иди! Запомнит он, ишь ты. Памятник!

Тот дернулся, повернулся спиной и сделал несколько шагов в сторону копошащегося в снегу Степана.

Я спокойно взял из рук Никиты мушкет – мой-то остался в санях. Без присмотра – мелькнула истеричная мысль. За такое отношение к оружию надо палок всыпать! Спокойно приложил приклад Никитиного мушкета к плечу и щелкнул курком на полувзвод.

Дерзкий остановился. Я потянул курок дальше, на боевой взвод. Толпа мужиков у костра вдруг заволновалась, зашепталась. Никита побледнел и отшатнулся от меня.

– Болтать команды не было! – взвился в морозный воздух яростный крик Еремы. Щелкнул кнут, и вчерашние ландмилиционеры, ненужные монастырю забияки и хулиганы, вдруг на мгновение стали толпой растерявшихся крестьян.

Мужик плавно обернулся. Глаза его смотрели прямо в ствол мушкета. Шепот Никиты: «Ты шутишь?» и такой же тихий шепот Еремы: «Этот может и пальнуть, я его в бою видел».

Пауза в несколько стуков сердца. Только отблески костра пляшут в его глазах.

Памятник медленно наклонил голову на малую долю кивка. Тихо прошептал:

– Виноват, господин капрал. Больше не повторится.

Я аккуратно подвинул курок, снимая его с боевого взвода. Дернул щекой, стряхивая с лица какой-то прилипший ко рту хищный оскал. Блин, кажется, на щеке слюна замерзла. Весь образ испортила, гадина.

– Раздели своих людей на семерки, Памятник. Утром познакомлю тебя и всех твоих с новым домом. Слышишь? Всех.

Отдаю мушкет Никите. Привал окончен, пора ехать.

* * *

Ландмилиционеров тесно, в обнимку, рассадили в первые и последние сани. Средние, те, что с сундуками, остались для меня и моих бойцов. На передних санях рядом с возницей уселся Никита. А на последних из наших – никого. Сбегут мужички – да и пес с ними, пусть бегут.

Карпыч и другие возницы придумали что-то вроде жаровни с нагретыми в костре камнями. Ее поставили в самый центр и плотно обложили телами монастырских. Сверху мужиков закидали всем, что есть – рогожа, мешки, мой тулуп, запасной драный армяк, который любящий уют Рожин использовал себе как подстилку. Вроде нормально. Полозья смазаны, костер тушить не будем. Некогда, да и незачем.

– Теснее, теснее обнимайтесь, православные! А кто с людьми не обнимается – тому Снежная Королева невестой будет!

Поехали.

Ночь и правда была светлой. А мороз крепчал. Или это в нас тепло заканчивается? Карпыч посмотрел на восходящую луну, окутанную заметной туманной дымкой.

– Будет метель, господин капрал. Как есть будет. Хорошо зарядит.

– А как по метели сани с таким грузом ездят?

– Дурной? – изумленно покосился на меня возница. Потом осекся и уже полушепотом: – Прощения просим, господин капрал.

Мы уже миновали Таилово и вывернули на Рижский тракт, когда откуда-то издалека донесся истошный вопль и заполошные крики.

Каптенармус Рожин вдруг выпрямил спину, улыбнулся во весь рот и занес было руку, чтобы хлопнуть меня по плечу, но потом передумал. Просто впервые с тех пор, как мы вышли из монастыря, посмотрел мне прямо в глаза:

– Сработали твои ловушки, Жора. – Странно говорит. Будто с облегчением.

И хорошо, что он не стал меня по плечу хлопать. Меня как накрыло там, у ворот, так и хожу с шальной головой. Могу и втащить. А так сказал просто:

– Рот закрой. Не мешай слушать.

Степан вдруг заволновался.

– Так, может, это просто крестьянин какой мимохожий или вообще посыльный был? Может, надо вернуться и помочь?

Я покачал головой:

– Это вряд ли. Хорошие люди по ночам не ходят. А если и ходят – ну что уж теперь. Не ходи босой!

* * *

Сани весело катили по морозному снегу. Каждый час устраивали короткие привалы, возницы смазывали полозья, ухаживали за конями, люди по моему приказу бегали вприпрыжку вокруг костра, запасаясь теплом на следующий час. Прогревались заново камни. Я подробно расспросил Ерему о людях, что едут с нами, сделал кое-какие выводы и продолжил работу по атомизации этой группы людей, лишь слегка подправив тактику. Уже меньше капральской тростью, а все больше шутками да подколками в стиле ундер-офицера Фомина. Кто нерасторопно выполнял мои команды – тех подгоняли Ерема и Памятник.

С каждым часом копилась усталость. Я уже особо и не задумывался о том, что делаю. Была ли за нами погоня? Понятия не имею. В эту светлую лунную ночь видимость, конечно, хорошая, но прямоезжая дорога – она у нас такая, семь загибов на версту. Так что если вдруг погоня и была – то за многочисленными поворотами мы ее не увидали. Но я исходил из того, что все вокруг – враги. И даже эти, монастырские – тоже пока не свои. Потому и не стеснялся. Хамил, грубил. Проезжая деревни – залихватски свистел, распугивая собак и тех, кто мог проявлять свое любопытство из темных изб. Иногда ловил себя на мысли, что меня как-то совсем уж понесло. Но так, с матерком, ветерком, а иногда и тумаком – глядишь, доедем и не замерзнем.