Тюрьма мертвых - Александр Райн

Вдруг мне показалось, что там, на поверхности, за мутным экраном, появилось что-то знакомое, силуэт, он кого-то напоминал мне. Приглядевшись, я узнал в нем Алину. Конечно, из-за нечеткости картинки я не мог сказать со стопроцентной уверенностью, но голос внутри меня говорил, что это моя жена.

Я словно был зрителем в кино, наблюдал за происходящим. Она сидела за столом, немного сгорбившись и закрыв лицо ладонями, перед ней лежал какой-то листок бумаги, кажется, она плакала. Я пытался кричать, махал руками, но все было тщетно. Стоило мне открыть рот, как в него тут же заливалась вода, и я захлебывался. От размахиваний руками толку было мало, поэтому я бросил эти бесполезные попытки. Алина начала растворяться; вместо нее, словно в замедленной съемке, собиралась более четкая картинка реальности, а вместе с ней возвращались и все ощущения, в том числе и боль, которой раньше не было.

Спина чувствовала себя некомфортно, ей было жестко и холодно, виной тому был бетонный пол, на котором разложились мои кости. Впервые в жизни я чувствовал сильную головную боль, которую не сравнить даже с той, из детства, когда я получил качелями по затылку.

Первое, что я увидел, был низкий давящий потолок. Я повернул голову вправо – каменная стена и металлическая решетка, повернул влево – деревянная кровать и снова решетка.

«Не может быть!»

Я резко приподнялся, из-за чего по голове и всему телу проскочила жуткая пульсирующая боль.

«Нет… Нет-нет-нет-нет! Черт! Не может этого быть!»

Немного неуверенно я начал подниматься на ноги. Меня подташнивало, кажется, я отхватил сотрясение. Выпрямившись в полный рост, я подошел к металлической решетке, один в один как те, что я варил, но на этот раз я был по другую ее сторону. Как и везде – гробовая удушливая тишина, заполняющая собой каждый миллиметр пространства.

Кажется, это была одна из общих камер, находившаяся на втором или третьем ярусе.

– Эй! – попытался крикнуть я неокрепшим голосом, который больше походил на осипший стон старика. – Эй, а ну быстро меня выпустили! Вы что, совсем охренели?!

Откуда-то сбоку раздался тихий завывающий козлячий голосок:

– Слы-ы-ышь, псих, ты бы лучше заткнулся, пока мо-о-ожешь, псих.

– Пошел ты знаешь куда, – гавкнул я в ответ, не желая выслушивать советы, в которых я не нуждался.

– Ну как хо-о-о-чешь, псих. В одиночке из тебя тако-о-ой фарш сделают, что лет пятьсот будешь выть от боли, псих.

– Я здесь не должен быть, в отличие от вас, уродов! – Я был в ярости, в такой сильной, что раскаленные слова, точно молнии, вылетали из моего рта без всяких стеснений.

– О-о, так у нас очередной невино-о-о-вный. – Человек говорил очень тихо и однотонно, но ядовитую ноту сарказма я слышал отчетливо.

– Да, невиновный, – процедил я злобно сквозь зубы.

– А что тогда у тебя на рубашонке-то написано, псих?

– Хватит меня психом называть! Какой ру…?

Я посмотрел на робу, висящую на моих плечах, – это был китель Максима, который я примерял перед тем, как все случилось.

– Да это даже не моя одежда!

До меня донеслось тихое хихиканье:

– Ну, конечно, не твоя-я-я, ма-а-а-амы твоей, хы-хы.

– Заткнись, козел, пока я тебе не…

– Пока что-о-о ты?! Что ты мне сделаешь, псих?!

От злости меня всего трясло, хотелось кулаками пробить дыру в соседнюю камеру и разбить лицо этому говоруну.

«Нужно что-то делать, нужно позвонить».

Я ходил из угла в угол, перебирая в голове и раскладывая по полочкам всю ситуацию.

«Должно быть, Максим – заключенный, вот блин, это что же получается, мне в помощники отправили зэка?»

В голове всплыли слова инженера, просившего позвонить ему, как только Максим появится.

«Эти уроды хотели ловить его на живца, так получается, что ли? А мне, сволочь, заливал, что такого быть не может. Я их засужу. Ей-богу, засужу. Стало быть, из-за этой долбаной куртки меня приняли за заключенного, но как такое возможно? Они что, не знают своих сидельцев в лицо?! Бред какой-то».

– Эй, ты, слышь. – Я подошел к решетке и начал подзывать своего нового собеседника.

– Чего-о-о тебе-е-е, псих? – нехотя ответил тот.

– Ты что, тупой? Я же сказал, хватит называть меня психом! Я не понимаю, что тут написано, какой-то бред на непонятном языке.

– Это латы-ы-ынь.

– Латынь? Зачем писать на латыни?!

– Не любят они идти в но-огу со временем. Спроси-и чего-о поле-егче, – противно блеял мой сосед через стену.

– Ну и что же тут написано на этой латыни?!

– Написано, что ты уби-и-и-йца. – спокойно ответил он.

«Убийца?» Тут я вспомнил телефонный разговор Максима и его слова про убийство брата. «Все сходится, только теперь вместо этого ублюдка сижу здесь я».

Нужно было спросить что-то еще:

– Слушай, ты ведь знаешь, кто сидел здесь до меня?

– Поня-ятия не имею.

– Как это понятия не имеешь? Ты что, здесь недавно сидишь?

– Лет три-и-и-дцать – тридцать пя-я-ять.

– В смысле лет тридцать? Ты серьезно или прикидываешься?

– Какие у-уж тут шу-утки…

– То есть ты тридцать лет сидишь тут и не знаешь, кто твой сосед?!

– А зачем мне знать, пси-их?

– Как это зачем? – Я уже перестал обращать внимание на то, как он ко мне обращается, все равно без толку.

– Кто много болта-а-ает – плохо конча-а-ает, вот ты, например, пло-о-о-хо кончишь, а если я не заткнусь, то отправлюсь с тоб-о-о-ой…

– А за что ты сидишь? – не унимался я.

– За то же, что и ты. В этом крыле все по одной статье. Разгово-о-ор окончен.

Я рухнул на грубо сложенную кровать без подушек и матраса, облокотился на холодную стальную решетку и обвел глазами камеру. Она была чуть больше тех, что в коридоре буйных, и кровать здесь была шире, но по-прежнему сложена из досок. Только сейчас я заметил, что в этих камерах нет ни раковины, ни туалета.

«Да что за условия, в самом деле, куда мне гадить, под кровать?!»

Теперь время шло еще медленнее. Раньше я хотя бы мог посмотреть на цифры в телефоне, а сейчас и это невозможно сделать, ведь телефон благополучно изъяли.

«Должны же нас выводить на обед, прогулки или что там еще, что есть в тюремном распорядке дня. Остается подождать, а когда будет возможность – переговорить с кем-то из охраны. Я так и сделаю, в конце концов, сейчас я уже буду в роли заключенного, а не беглеца, так что шансов добиться внимания немного больше».

Я сидел и размышлял обо всем, что случилось: о том, как я здесь оказался, о странном видении, которое пришло мне, когда я был без сознания, о том, где сейчас Максим.