Юрий Ларин. Живопись предельных состояний - Дмитрий Смолев

4, верблюд – 1, волы – 9, коровы – 9, бараны – 5, овцы – 28, козлы – 2, козы – 7, свиноматки – 2, подсвинки – 6, хрячки и боровы – 6, пчелы – 6 семей, гуси – 11, гусаки – 5, индюшки – 3, индейки – 6, селезни – 4, утки – 8, куры – 78.

А вот еще из того же архива данные по аграрным достижениям Даниловского спецдетдома:

В 1945 году хозяйство имело следующий посев: ячмень 4,0 га, собрано валового урожая 650 кг; овса 3,0 га, собрано валового урожая 500 кг; просо 4,0 га, собрано валового урожая 700 кг; бахчевые 4,0 га, собрано валового урожая 2 т 700 кг; картофеля 3,5 га, собрано валового урожая 5 т 500 кг; овощи 2 га, собрано валового урожая 10 т. Для полевых работ в подсобном хозяйстве имеется также исправный трактор СТЗ 15/30.

Подобного изобилия в Средней Ахтубе все-таки не было, однако в любом случае подсобное хозяйство здесь выглядело как отдельный мини-колхоз внутри настоящего большого колхоза. Детдомовские фермы и угодья вели самостоятельную, совершенно реальную экономическую политику: значительную часть сельхозпродукции отправляли на свою кухню, излишки продавали, выплачивая из дохода зарплаты наемным работникам и укрепляя свой скудный бюджет. Детям, разумеется, никаких денег за «трудодни» не полагалось, но они и сами прекрасно осознавали, что пресловутые 7 государственных рублей в день на человека – цифра мизерная, и что даже минимальный достаток необходимо поддерживать собственными усилиями. А уж помощь местному колхозу при сборе урожая – это, так сказать, гражданский долг, про него всем понятно без лишних слов.

Попутно, коли возникла тема архивных изысканий, хочется поделиться текстом акта ревизии, произведенной в упомянутом Даниловском детдоме. Очень уж любопытен этот документ: в нем содержится прямо-таки квинтэссенция «заботы о детях», выраженной характерным бюрократическим слогом.

Детский дом рассчитан по плану на 200 человек. На 13 ноября 1945 года фактически состоит 178 человек. Воспитатели 9 человек, из них 7 человек со средним педагогическим образованием и 2 человека незаконченное среднее образование. Детдом размещен в 6 зданиях, вполне пригодных под детское учреждение, но требующих обязательного ремонта. В основном остекления зимних рам, для чего потребуется 5 ящиков оконного стекла. Санитарное состояние в целом удовлетворительное, за исключением кухни-столовой. Злоупотреблений и хищений не обнаружено, есть единичные случаи покупки у частных лиц керосиновых ламп на сумму 600 рублей.

При проверке требований расходов продуктов со складов обнаружены систематические приписки к отпущенному на кухню в сторону увеличения отпуска продуктов, а также переделка, то есть против фактического отпуска с одного вида продукта на другой, как, например: по требованию от 4 февраля 1945 года было отпущено на кухню лук 2 кг, переделано на муку 12,0 кг и т. д. А за время с 1944 года по день настоящей ревизии, то есть по 12 ноября, отдельными приписками и исправлениями в требованиях присвоено кладовщиком Бондаренко Е. А. нижеследующие продукты: сахару 24 кг, мясо 19,9 кг, яйцо 210 штук, масло 18,7 кг, пшено 22,6 кг, конфеты 2,7 кг, мука 76 кг, пряники 1,8 кг, яичный порошок 10,0 кг. Написано прошение прокурору о расследовании данного дела и привлечении к ответственности.

Случаи подворовывания продовольствия и имущества в детских домах действительно бывали. В стране даже периодически проводились специализированные кампании по борьбе с «отдельными вопиющими фактами» такого рода – их показательно вскрывали, фигурантов сажали или выгоняли с должности, ситуацию ставили на контроль. В Среднеахтубинском спецдетдоме при обоих директорах, Кремневой и Климовой, ничего похожего не возникало абсолютно. Что ж, человеческий фактор никто и никогда не отменял.

Об этих руководительницах до нас донеслись самые благоприятные мнения воспитанников. Правда, две педагогические дамы исповедовали разные стили управления, что ощутимо даже на уровне собирания крох информации. Насчет Клавдии Михайловны Кремневой у Юрия Ларина в мемуарах проскальзывает такая мимолетная характеристика: «Ее прозвали Железный палец. На столе в ее кабинете лежало стекло, однажды она постучала по нему пальцем и разбила его». Но за строгостью – похоже, вовсе не показной – всегда ощущалась сердечная привязанность к этим десяткам сирот, оказавшихся под ее попечением. Ее побаивались, однако уважали безмерно.

Августа Сергеевна Климова придерживалась иной концепции, которую, пожалуй, позволительно назвать «демократической». По крайней мере, заведенный ею обычай принимать у себя в доме в любое время любых воспитанников, приглашенных сыном Володей, говорит в пользу именно такой версии. Добавим к этому суждению яркую «картинку» из воспоминаний Владимира Климова: «У Толи Чеботарева была любовь по имени Светлана, так мама зимой давала им ключи от своего кабинета – пусть там видятся, не гулять же на морозе». Подобные вольности, понятное дело, допускались далеко не в каждом детском доме. Словом, две директрисы отличались друг от друга во многом, однако за обеими в равной степени закрепился образ «честной, доброй и справедливой».

Вряд ли у них была возможность набирать «воспитательский и обслуживающий персонал» на свое личное усмотрение, как команду единомышленников. Тем не менее сложился симпатичный, довольно профессиональный, пусть и слегка причудливый коллектив преподавателей и воспитателей. Даже про повара Кирилла Кирилловича вспоминают с дружелюбной ностальгией: хотя он и закладывал изрядно за воротник, пропуская порой начало рабочей смены, но все же был человеком душевным и отзывчивым, позволявшим ребятам пожарить в неурочный час выловленную в Ахтубе рыбу, – ну и вообще, не вредничал.

Про бессменного завуча детдома Прасковью Михайловну Ключкину мы знаем лишь, что она была «строгой», но все же эта ее характеристика возникает в хорошем, благоприятном контексте. А вот про двух воспитательниц, Людмилу Марковну Юссак и Анну Николаевну Варакину, отзывы не только лестны, а еще и детализированы. Детдомовцы их явно любили, многие стремились держаться к ним поближе – и не наталкивались ни на какие встречные барьеры. Притом что любимые воспитательницы, как легко уже догадаться, обладали непохожими качествами и даже происходили из разных социальных страт.

Людмила Марковна была эдакой «белой костью» и «голубой кровью» – во всяком случае, именно так воспринималась детдомовцами. Про нее ходило особенно много толков: выпускница московской консерватории по классу скрипки, двоюродная сестра прославленного академика Льва Арцимовича, приятельница именитых деятелей искусства вроде актера театра и кино Наума Адольфовича Соколова и дирижера Михаила Семеновича Зубача. Двое последних неоднократно заезжали из Сталинграда в Среднюю Ахтубу на рыбалку и охотно помогали Людмиле Марковне проводить в детдоме репетиции художественной самодеятельности.

Тамара Шульпекова в интервью описывает трепетную и патетическую сцену первого появления Людмилы Юссак перед детдомовцами в январе 1945-го:

Когда мы приехали в Среднюю Ахтубу из Заплавного, она нас посадила в клубном зале, где даже электричества не было, сидели мы на полу – и зазвучала скрипка. Это нам Людмила Марковна играла. Она воспитала в нас любовь к классической музыке, так что классику мы с детства полюбили. Римский-Корсаков, Чайковский – все это звучало в наших ушах.

Юра Гусман, как и многие, явно