Беда - Джесси Келлерман

Давненько он не был здесь, а ведь любил погружаться в утробу с дрожащими стеллажами. Летом на первом курсе, когда занимался исследовательской работой в Центре Рокфеллера, он заходил сюда после работы, прятался в глубине магазина, выбирал книгу наугад и читал, пока не наскучит. Один раз прочел «Мост Святого Людовика» за три часа, не отрываясь. Потом устыдился и купил эту книгу.

Книги — обычные, немедицинские — напоминали о доме. Гостиная у родителей от пола до потолка заставлена шкафами с подкисленными бумажными изданиями New Directions, антологиями русской драмы, биографиями президентов, давно не переиздававшимися гуманистическими и антицерковными трактатами. Его мать отлично разбиралась в поэзии, одно время сама подумывала стать писателем (на вопрос, почему же не стала, отвечала: сдалась).

Все это его родители успели прочесть и не раз перечитать. Но не убирали книги, поощряя любознательность в детях, — их собственная интеллектуальная жизнь, как видел Джона, свелась к ходатайствам в пользу общественного телевидения и эпидемическому росту журнальных подписок. Они получали «Атлантик», «Нью-Йоркер». «Смитсониан» и «Экономист». Они листали «Кукс», «Харперз», «Гранта» и «Американ арт ревью». Выписывали «Нейшнл джиографик», «Сайнтифик американ» и «Нью Репаблик». Сверх того мать почти виновато тешила себя «Аз Уикли», а у отца в последнее время появились хобби и вместе с ними — «Астрономер» и квартальные выпуски по чешуекрылым. Журналы накапливались кучами на лакированном столике для чаепития. Иногда Джоне казалось, что сюда стекаются сокровища из приемных всех врачей страны.

За последние два года Джона, к собственному огорчению, стал бояться и ненавидеть книги. Ничего, когда-нибудь он вылезет из окопов, и чтение вновь превратится в радость. Если он не ослепнет к тому времени.

— Джона Стэм. Вызвать врача?

Он оторвался от ряда потрепанных военных мемуаров.

Ив слегка притронулась к его спине:

— Блуждаете во сне?

— Я вас не заметил, — признался он. — Что вы тут делаете?

— Больше всего после переезда я скучаю по этому магазину. Иногда заглядываю в него после работы. Вы как себя чувствуете?

— Ниче… — пробормотал он, — ниче.

— Вид у вас замученный.

— Я… — Он помотал головой, разгоняя туман, улыбнулся: — Мне уже лучше.

— Правда?

— Намного.

— Хорошо. — Она пожала ему руку и обернулась к книгам: — За ними — тайный проход? — Она потыкала в корешки. — Которую нажать, чтобы попасть в пещеру Бэтмена?

Они вышли из книжного и двинулись на восток, словно обо всем договорились заранее.

Квартира была пуста. Ланс бросил на столе остатки своего обеда — пиццу, застывшую, словно в музее восковых фигур, с надписью: «Угощайся». Джона порылся в холодильнике и ничего не нашел. Можно сходить в кафе «Яффа». Или «Джиджи». Или…

— Одеяло найдется? — спросила она.

По пожарной лестнице они выбрались на крышу и расстелили поверх толя фланелевый плед Ланса. Небо переполнено звездами, пищащими в жалкой попытке обратить на себя внимание — разгляди-ка их сквозь загрязненный воздух.

— Я все думала о тебе, — сказала она.

— И я тоже.

— Не знаю, как это объяснить, — сказала она.

— И я тоже.

— Не будем и пытаться.

Он кивнул.

Она сказала:

— Иди ко мне.

Плед пах пивом «Голубая лента» и отборной травкой. Джона чувствовал присутствие зрителей в соседних домах, когда Ив, прижав коленями его руки, расстегивала ему рубашку, раздвигала ширинку.

Он опускал и поднимал веки, четырехсекундный интервал, и каждый раз видел ее обновленной. Сперва — слепая, погруженная в себя в поисках ритма. Потом — словно в трансе, изгибается, приникая к его обнаженному телу. В экстазе лицо выцветает, восковеет, застывает в форме сердца, сбоку она кажется горбатой, впившийся осколок оргазма. Он потянулся к ее груди, но она, схватив его руки, сунула их себе под рубашку, ударила ими себя — вроде бы ей это нравилось; Джона послушно повторил. Сальса, снизу — гудки автомобилей. Мелкие камушки набились в волосы. Восемь миллионов пар глаз следят за совокуплением. Переливается огнями Эмпайр-Стейт-билдинг, в небе тянутся белые полосы за самолетами, ее палец у него во рту.

Она спросила:

— Ты это видишь?

— Что?

— Сколько, по-твоему, людей живет в этом доме?

— Этажей вроде семь? По пять квартир на этаже. От двух до четырех человек в квартире. Примерно сотня всего.

— Хорошее круглое число, — одобрила она. — Удобно вычислять проценты.

Он кивнул.

Она сказала:

— Из ста человек в этом здании — сколько сейчас в туалете?

Он рассмеялся, погладил ее живот.

— Охота об этом думать.

— Задумайся на минутку. У скольких сейчас секс? Как минимум у восьми.

— Ты об этом думаешь, когда бродишь по улицам?

Она кивнула, уткнувшись ему в грудь.

— Должно быть, мир для тебя просто сюр, — заметил он.

— Куда бы я ни пошла, — заговорила она, — я пытаюсь себе представить, что сейчас делают люди, сколько человек этим заняты. Из ста человек не менее восьми занимаются сексом и еще восемь мастурбируют. Несколько человек едят, столько же смотрят телевизор. Эти два множества отчасти перекрываются. Можно нарисовать диаграмму Венна. Одни читают, другие гладят, третьи принимают душ, кто-то в эту минуту снимает контактные линзы. Кто-то глотает аспирин или курит. Кто-то умирает, кто-то подумывает о разводе. Один человек собирается покончить с собой. Возможно, прямо сейчас, когда я об этом говорю, он уже принялся за дело, пилит бритвой запястье. Если бы гигантская рука снесла внешние стены, открыв перед нами все щели, куда люди заползают обделать свои грязные делишки, мы с тобой могли бы наблюдать за ними словно за экспонатами в музее человеческих слабостей.

Вот что мне представляется, когда я гляжу на этот дом.

Молчание. Джону передернуло.

— Тут жарко, — сказала она. — Или ты замерз?

— Нет, — ответил он.

— Я всегда мерзну. — Она натянула свой шерстяной свитер. — Плохое кровообращение.

— Я должен был бы посоветовать тебе обратиться к врачу, — сказал он, — но мы такое не лечим. Обратись к иглоукалывателю.

Позже, намного позже, когда они спустились по пожарной лестнице и вернулись в квартиру, из третьей комнаты, служившей Лансу студией, донесся какой-то звук: семисекундная песня под душем, повторявшаяся снова и снова. Джона подмигнул Ив, та захихикала:

— Не будем мешать маэстро.

— Я провожу тебя до метро.