📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаЗаписки беспогонника - Сергей Голицын

Записки беспогонника - Сергей Голицын

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 175
Перейти на страницу:

Где был в эти дни Верховный Главнокомандующий, великий и незабвенный, — не знаю. Порядок начал наводиться позднее. Страшный в своей беспощадной жестокости приказ о расстреле на месте начальников-беглецов появился 22 или 23 октября. Я видел его расклеенным на стенах, читал во Владимирской областной газете, а в центральной печати он опубликован не был и в полное собрание сочинений великого вождя не вошел.

Да, очевидно, многим, принадлежавшим к классу главнюков, теперь иной раз после сытного обеда снился кошмарный сон о том, как они вели себя в те дни позора; в холодном поту они откроют глаза и в страхе прижмутся к жирной спине своей супруги…

Что же видел я своими глазами?

Во второй половине дня 16 октября доехали мы по Тверской-Ямской до Триумфальной площади и свернули по Садовому кольцу налево.

Много грузовых машин с домашними вещами и мебелью двигались в обоих направлениях. Козловская жила в большом доме на Первой Мещанской. Мы должны были поставить машины у нее во дворе, а сами пойти ночевать в бомбоубежище, находившееся в подвале ее дома. Желающих отпустили ночевать к родным или знакомым.

Отправился и я с завернутой в газету буханкой белого хлеба под мышкой. Трамваи и автобусы не ходили. Я пошел пешком на Екатерининскую площадь, где жил зять моей жены, артист театра ЦДКА Борис Александров.

К моему удивлению, все артисты сидели прямо на улице у своего дома на мешках, узлах и чемоданах. Иные мужчины в фетровых шляпах и нарядных пальто прогуливались, дамочки кутали в меха свои поблекшие лица. Увидел я и Бориса.

Меня окружили, стали расспрашивать. Я отвечал односложно и правильно сделал, так как среди моих слушателей был предатель.

Я узнал, что артисты торчат здесь с 6 утра и ждут каких-то автомашин, которые должны повезти их на какой-то вокзал, чтобы ехать неизвестно куда.

Борис сказал, что моих тестя и тешу два дня назад забрал другой зять жены, Муля Лейзерах, и повез их к моим в Ковров. А я их собирался разыскивать и везти с собой, получив на то принципиальное согласие Синякова. Где были остальные родственники жены — Борис не знал.

Он повел меня в столовую театра, но она оказалась на замке. Мы сердечно распрощались, и больше я его не видел. В 1944 году по доносу того предателя — мужа его сестры, он был арестован за то, что где-то брякнул — «дворник моего отца жил раньше лучше, чем я теперь». Не читая, он подписал все протоколы допросов, а четыре года спустя умер в тюрьме. Погиб, несомненно, очень талантливый артист.

Расставшись с Борисом, я пошел по Садовой к Красным Воротам, рассчитывая сесть в метро.

Двери станции оказались запертыми, и к стеклу была прилеплена бумажка с надписью чернилами: «Закрыто на ремонт». Историки, может быть, усомнятся, ведь в официальных источниках говорится, что движение на метро никогда не прекращалось. Не знаю, как это увязать с той безграмотной и явно неофициальной бумажкой, которую я видел своими глазами.

Я побрел по Садовому кольцу через всю Москву, но в обратном направлении, заходил на Живодерку на квартиру тестя, далее к одной, потом к другой сестре жены, жившим на Малой Никитской, потом к одним знакомым на Поварскую, к другим — на Староконюшенный, и нигде не мог достучаться.

Я порядком устал. Где же ночевать?

А навстречу двигались люди с мешками и чемоданами, ехали туда и сюда автомашины и подводы. Через Арбатскую площадь провели на цепочках сразу сотни две немецких овчарок.

Смеркалось. Москва стала погружаться с непривычную лиловую тьму.

Ко мне подошла неизвестная женщина.

— Скажите, что случилось? Почему все бегут? Я в квартире одна осталась. Что мне делать?

— Не знаю.

Я постеснялся попроситься у нее ночевать, и мы расстались. Направился в Большой Левшинский, где жила моя сестра Соня. Я знал, что сама она уехала к нашим родителям в Дмитров, но в квартире мог остаться ее муж, меня знали другие жильцы. Я надеялся, что меня, наконец, пустят.

Постучал. Послышались шаги. Дверь приоткрылась на цепочку, показалась высокая фигура. Я сразу узнал Федора Александровича Киселева, он приходился зятем моему зятю и когда-то был моим школьным учителем физики.

Как он похудел, небритый, косматый!

— А, Сережа! — узнал он меня.

Впервые за все это время так обращались ко мне. И от этого ласкового «Сережа» пахнуло на меня златыми днями моего юношества, школы…

Федор Александрович, отправив куда-то семью, жил один. Комната была не прибрана, валялись носки, картофельные очистки, окурки. Он меня угостил горячим чаем с сахаром и кормовой свеклой. Я его угостил белым хлебом.

Мы просидели с ним несколько часов, вспоминая прошлое. О настоящем не хотелось говорить. А настоящее ошеломило меня. Федор Александрович рассказал, что мой и его зять — муж моей сестры Сони — Виктор Александрович Мейен был арестован.

— За что? Ведь он старший научный сотрудник Института рыбоводства. У него сравнительно приличное социальное происхождение.

— У него немецкая фамилия, и он остался в Москве, когда его институт эвакуировался, — ответил Федор Александрович.

Фамилия у него была не немецкая, а голландская, не Мейн, а Мейен. А мог ли человек бросить на произвол судьбы жену и трех малолетних детей, находившихся в 60 километрах? И он остался. А через несколько лет погиб, как погибли миллионы заключенных, от голода, от непосильной работы.

Проговорив до полуночи, Федор Александрович и я легли спать. Аутром я ушел. Потом я узнал, что месяц спустя он погиб на улице во время бомбежки.

Пешком с Большого Левшинского я вновь побрел на Первую Мещанскую. Заходить было некуда, ехать к своим в Дмитров я не решился, да, кажется, и поезда туда не ходили.

Весь день 17 октября, не высовывая носа на улицу, мы резались в бомбоубежище в дураки. Там висел репродуктор, и я смог услышать речь Щербакова, тогдашнего первого секретаря Московского комитета партии.

Он говорил, что в связи с приближением врага к дальним подступам Москвы, немецкие бомбардировщики смогут летать в сопровождении истребителей, и потому бомбежки Москвы окажутся более эффективными, и, следовательно, некоторые московские заводы должны быть эвакуированы. Мне эта речь очень не понравилась, да и голос Щербакова был растерянный. Впоследствии я узнал, что он один из первых удрал из Москвы и говорил из какого-то другого города, чуть ли не из Рыбинска, видимо, по этому случаю переименованного в город Щербаков.

Во второй половине дня к нам в бомбоубежище вошел Лущихин в крайнем волнении. Я знал, что он ночевал у Козловской и все к ней приставал с просьбой — дать ему машину — привезти какое-то буровое оборудование из Углича, а точнее, побывать у эвакуированной семьи в городе Мышкине.

Козловская ему не отказывала, но и не обещала, выжидая ход дальнейших событий, и пока назначила его нашим временным руководителем.

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 175
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?