Идея фикс - Софи Ханна

А правда заключается в том, что я предпочла бы менее тесные отношения с родственниками – тогда, возможно, им удавалось бы хоть время от времени удивлять меня. Поэтому их осуждение – по любому поводу – не способно проникнуть в меня достаточно глубоко и посеять семена сомнения, заведомо предвещавшие их рост до размеров могучих дубов. Хорошо еще хоть Кит свободен от родственного бремени!

– Давай же, Бенджи, – шепчет Фрэн, – съешь еще немного брокколи, и тогда получишь кусочек шоколадки. Получишь в награду именно ту шоколадную завитушку. Ну, будь умницей, пожалуйста!

– Смелей, Бенджи, приятель… покажи маме и папе, как легко ты расправляешься с овощами. Настоящий супергерой! – Антон смело польстил сыночку в полный голос.

Ему и в голову не пришло, что на кухне родителей жены сегодня происходит нечто более важное, чем борьба Бенджи с зелеными овощами – он не видел никакой необходимости переносить разговоры о брокколи на второй план. Сложив ладони рупором, он продолжил раскатистым басом:

– Сможет ли маленький мальчик победить капустного монстра? Достаточно ли смел Бенджи, чтобы проглотить… страшную… брокколи? Если окажется, что он так же смел, как супергерой, то его ждет награда из двух… шоколадных завитушек!

Уж не схожу ли я с ума: неужели Антон не слышал ничего из сказанного мной, не понял, что я видела мертвую женщину, лежащую в луже крови, и говорила о ней сегодня утром с детективом? Почему никто не посоветует ему заткнуться? Или меня вообще никто не услышал? То, что никто из них не счел нужным ничего сказать на эту тему, кажется мне невероятным, как невероятно для меня и то, что я видела прошлой ночью на моем лэптопе, – невероятным, однако реальным, если только я не потеряла способность отличать реальность от ее противоположности.

Кит думает, что потеряла. Может, моя семья тоже так думает и именно поэтому игнорирует меня?

– Не стоило говорить о двух, – монотонно укорила Фрэн Антона, сопроводив укор преувеличенной улыбкой, по-видимому, чтобы уберечь их сына от удивления на тот случай, если он с нетерпением ждет эмоциональной перепалки между родителями. – Одной завитушки достаточно, правда, Бенджи?

– Я хочу две шоколадные завитушки! – опасно раскрасневшись, взвыл мой пятилетний племянник.

Я открыла рот, но снова закрыла его, так ничего и не сказав. К чему попусту сотрясать воздух? Я сделала то, ради чего пришла сюда: сообщила родственникам то, что им нужно знать. Чтобы не казалось, будто мне нужны их вопросы, я выглянула в окно и принялась разглядывать садик за родительским домом, где разместились детские качели, горка, спортивный игровой комплекс, специально устроенная яма с песком для прыжков и два батута, а также домик на дереве: личная игровая площадка Бенджи. Кит прозвал ее «Сказочной Небыляндией».

Мама опять выразительно заохала и застонала, делая трагическое представление из обследования покрасневшей кожи на своей руке.

Она-то постоянно общается с Фрэн и Антоном, и ей следовало бы давно понять, что суровое испытание кормления Бенджи ужином отметает все прочие мысли родителей наряду с их обычными способностями к наблюдательности.

– Ладно, две шоколадных завитушки, – устало согласилась Фрэн. – Простите нас все за эту сцену. Однако давай-ка, Бенджи… сначала доешь то, что положено!

Она взяла вилку у сына из руки, подцепила на нее кусочек брокколи и поднесла его ко рту ребенка, коснувшись его губ. Он тряхнул головой, фыркнув и едва не свалившись со стула. В один голос, как озабоченная группа поддержки, Фрэн и Антон завопили:

– Не упади со стула!

– Ненавижу вашу брокколи! – заверещал в ответ Бенджи. – Она похожа на гадкую сопливую шишку дурацкого дерева!

Между собой мы с мужем называли его Баловнем[15] Ригби. Сначала прозвище моему племяннику придумал Кит, а после нескольких вялых возражений я тоже согласилась с ним. На самом деле полное имя этого ребенка звучало так: Бенджи Дункан Джеффри Ригби-Монк.

– Ты шутишь, – спросил Кит, когда я впервые сообщила ему, как назвали племянничка. – Бенджи? Решили снизить пафос Бенджамина?

Дункан и Джеффри звали двух его дедушек. Оба имени, по мнению Кристофера, были далеко не благозвучными, старомодными и не достойными того, чтобы их навязывали отпрыскам нового поколения. Последнее же имя, Ригби-Монк, получилось от слияния фамилий Фрэн и Антона.

– Для меня лично он всегда будет только Бенджамином Ригби, – заявил Кит после нашего первого знакомства с мелким племянником. – Он выглядит славным малышом и заслуживает славного имени. Не такого, каким наградили его папочку, так что, по-моему, в его претенциозности нет ничего удивительного.

Мой муж полагал, что «идти по жизни с именем Антон» допустимо – как он определил это – только каким-нибудь испанцам, мексиканцам или колумбийцам либо, на худой конец, парикмахерам и профессиональным фигуристам.

Он поведал мне, что я должна быть благодарна родителям и радоваться тому, что живу так близко к ним, а потом сам же немилосердно высмеивал их передо мной и всячески избегал встреч с ними, посылая меня одну на семейные сборища. Я не жаловалась, но чувствовала себя виноватой за то, что втянула его в наш родственный круг. Мне лично совершенно не хотелось бы жениться на человеке из такой подавляющей и вездесущей семьи, как моя.

– Фрэн, оставь бедного ребенка в покое! – простонала моя мама. – Одна жалкая головка брокколи не стоит таких усилий. Я могу приготовить ему ку…

– Нет! – Неистово взмахнув рукой, сестра прервала маму, не дав ей произнести фатальные слова: «куриные наггетсы с картошкой фри». – У нас все хорошо, правда, Бенджи? Милый, ты ведь доешь эти чудесные, вкусные и очень полезные зеленые шарики? Ты ведь хочешь вырасти большим и сильным, правда?

– Как папа, – добавил ее муж, поигрывая бицепсами.

Раньше Антон работал личным тренером в фитнес-клубе «Волна», но уволился оттуда после рождения Бенджи. Теперь он качается, толкая штангу, и укрепляет свои двуглавые мышцы и прочую мускулатуру, или как там спортсмены называют те части тела, что нуждаются в укреплении, на разнообразных диковинного вида тренажерах в их с Фрэн гараже, который он превратил в домашний спортзал.

– Папа вот в детстве послушно кушал все зеленые овощи, и видишь, каким он стал сильным! – продолжала моя сестра.

В этот момент к разговору обычно присоединялся высокий голос моего отца:

– Сделать из детей хороших едоков можно, только предоставив им простой выбор: либо они едят все, что дают, либо вовсе ничего не едят. Весьма быстро усваиваемая наука. С вами двумя она сработала. Вы обе едите все, что съедобно. Могли бы даже слопать вашу мать, если б та попала на тарелку!

Отец озвучивал сие наставление или его версию уже как минимум полсотни раз. Даже когда сестра отсутствовала, он неизменно говорил «вы обе», а не «ты и Фрэн» в силу давней привычки видеть нас здесь в этой комнате в полном составе на привычных местах так же, как сейчас. Сам папа, разложив перед собой «Таймс», как обычно, сидел за шатким, колченогим столом, который обосновался на кухне Торролд-хаус еще до моего рождения. Мама неизменно суетилась, готовила еду и напитки и, дожидаясь общего сбора, отказывалась от любых предложений помощи, чтобы в итоге обеда, загружая посудомоечную машину, иметь возможность тяжко вздохнуть и потереть поясницу. Антон с развязным видом крутого парня привалился к корпусу плиты «Эй-джи-эй»[16], когда-то красной, а теперь – по прошествии долгих лет службы – покрытой кракелюрами серебристых царапин. Фрэн нянчилась с Бенджи, пытаясь впихнуть ему в рот один кочанчик брюссельской капустки, один листик шпината и одну горошинку, стимулируя его обещаниями бочек шоколадного мусса, гор чипсов и бесчисленным множеством сладких сдобных яиц.