Лес пропавших дев - Джун Хёр

отца. А теперь еще и из-за того, что втянула во все это сестру.

Я отошла от двери. Зачем тревожить ее снова, пробуждать воспоминания о чем-то страшном, что случилось тогда в лесу? Она и так сегодня чуть не погибла.

Я повернулась и уже собралась уйти, как вдруг снова послышался шелест бумаги. Под дверью лежала записка.

«Я подслушала ваш разговор с шаманкой Ногён».

Мне стоило что-то ответить, но я не знала что. Мэволь снова написала: «Ты поверишь мне, если я расскажу, что случилось в тот день?»

– Поверю. Пожалуйста… ты можешь мне доверять.

«Хорошо, – написала она, – только скажи сначала, что будешь делать, если узнаешь, что отец погиб? Вернешься на материк?»

И снова будто тяжелый камень сдавил мне грудь. Мне хотелось, чтобы Мэволь рассказала правду, значит, и я должна быть с ней честной. Больше нельзя притворяться и врать. Я села на пол, осторожно вытянула ноги – раны все еще сильно болели – и уставилась в темное непроглядное небо.

– Да. Я выйду замуж, тетя Мин выбрала мне мужа, и перееду к нему в другую часть королевства. Буду заботиться о его престарелых родителях.

«Ты любишь его?»

– Я с ним даже незнакома.

«Ты ведь никогда не слушаешься ни шаманку Ногён, ни меня, почему вдруг такая покорность?»

– Потому что отец очень обрадовался, когда я обручилась, – прошептала я. Он радостно улыбнулся, когда узнал об этом, в первый раз после смерти матери. – Молодой человек, сын отставного военного, друга семьи покойного мужа тети Мин, решился просить моей руки. Скорее всего, ему хочется породниться с отцом, ну а отец был не против внуков…

Он сказал тогда: «Рождение ребенка – это начало новой жизни, а я не брал на руки малыша с тех пор, как родилась Мэволь».

– Я увидела, как он счастлив, и потому не смогла отказать. Такова женская доля: выйти замуж, рожать детей.

Мэволь так яростно застучала каллиграфической кистью о тушечницу, что стук был слышен даже за закрытой дверью. Потом она просунула в щель записку.

«Нельзя жертвовать собой ради чужой мечты. Так говорила мне мама. Уверена, узнай отец о твоих истинных чувствах, он сказал бы то же самое».

Наступило долгое мучительное молчание, я задумалась, закуталась в одеяло своих мыслей. Я привыкла угождать отцу и старшим, как жить иначе?

На меня вдруг накатила усталость, и я закрыла глаза. Проснулась я от холода, небо просветлело и отливало теперь серо-голубым. Боги, я проспала, наверное, несколько часов.

– Мэволь-а? – позвала я.

Она не ответила, но я видела, что свечу она не погасила. Морщась от боли, я поднялась на ноги и легонько постучала в дверь, потом осторожно открыла ее.

Мэволь заснула, свернувшись калачиком на полу, на листке бумаги, зажав в пальцах каллиграфическую кисть. Половицы скрипнули у меня под ногами. Сестра вздрогнула, проснулась и в страхе уставилась на меня. Щеки в чернильных пятнах и царапинах. Потом, увидев, что это я, она успокоилась.

– Холодно как, Мэволь-а.

Я задула свечу и помогла сестренке перебраться на циновку, где она спала. Потом накрыла ее толстым одеялом.

– Я посторожу на улице, посижу у двери до рассвета, а ты спи.

Я была в долгу перед ней.

– Не обязательно сидеть у двери… – запротестовала сначала Мэволь, однако она так устала, что быстро сдалась.

Половицы скрипнули, когда я на цыпочках вышла из комнаты.

– Думаешь, он убьет нас? – окликнула меня Мэволь.

– Нет, – уверенно ответила я. – Я ему не позволю.

Я вышла на веранду, закрыла за собой дверь и села. Становилось все холодней, я уже не чувствовала пальцев на ногах, но по-прежнему сидела на полу у двери. Уходить было нельзя. Мэволь должна понять, что ей ничего не грозит. По крайней мере, Маске придется сначала разобраться со мной, прежде чем добраться до нее.

Обхватив себя руками, я смотрела в небо. Шли часы, темнота рассеивалась. Чирикнула и закружилась в воздухе птичка. Восходящее солнце окрасило землю в пурпур, и над золотистыми лугами повисла пелена тумана. И тут я услышала знакомый шелест бумаги. К моим ногам упала записка, и я сразу же подняла ее.

«Пять лет назад, когда мы поехали в лес, меня на середине дороги вдруг охватило мрачное предчувствие. Что-то страшное ждало нас в лесу. Я сказала отцу, что нельзя ехать дальше, но он не послушал. Я так испугалась, что хотела ускакать, но он схватил моего пони за поводья и заставил ехать за вами.

Кажется, я что-то кричала. Отец так разозлился, что велел мне спешиться. Я не послушалась, тогда он стащил меня на землю и сказал тебе: «Пойдем, Хвани-я. Твоя сестра остается здесь, пусть ее съедят дикие звери».

Я попыталась побежать за вами, но он приказал мне стоять на месте. Я стояла у «бабушкиного древа» и ждала, три раза я досчитала до ста, но он не вернулся. Тогда я сама попыталась найти дорогу. Слезы застилали мне глаза, я не понимала, куда иду.

А потом я увидела человека в белой маске. В руках у него был меч, поэтому я убежала и спряталась. Я пряталась до тех пор, пока не услышала, как ты зовешь меня.

Ты меня нашла, и, взявшись за руки, мы пошли домой через лес. По пути мы наткнулись на девушку у подножия невысокого утеса. Ты наклонилась над ней, она была еще жива – только ноги сломала. Она сказала нам, что кто-то идет. «Прячьтесь», – велела она. Мы так и сделали. Мы спрятались за скалой и слышали звук шагов, а потом крик. Наверное, мы обе потеряли сознание от страха или холода. Отец нашел нас без сознания утром.

Вот что случилось пять лет назад. С тех пор отец приезжал на Чеджу одиннадцать раз. Он разговаривал с деревенским старейшиной и с судьей, пытался выяснить, что произошло в тот день в лесу. Но со мной он поговорить не пытался. Даже не смотрел на меня».

Я вся окоченела, читая письмо сестры. Потом перечитала его снова. Я не могла поверить, что речь идет о моих сестре и отце. Разве мог отец так поступить с Мэволь?! Она, наверное, что-то напутала.

И тут я будто снова услышала то, что он сказал мне в тот день: «Вернись за сестрой, приведи ее».

Я снова оказалась в лесу, веточки ломались и хрустели под копытами пони. Я слышала свое взволнованное прерывистое дыхание. Я вспомнила даже, что думала в этот