Мой плохой - Юлия Гетта

Очередная сигарета была скурена до фильтра и обожгла пальцы. Саша остервенело швырнул окурок на тротуар, и подкурил новую. От никотина уже тошнило, но это было ничто в сравнении с тем, что творилось у него в душе.

Дура. Подарки он ей дарит. С отцом дружит. Замуж она за него выходит.

Нах..й она ему не сдалась! Наиграется вдоволь, а потом подложит под какого-нибудь криминального авторитета за кусок пожирнее. За привилегии или просто за хорошую сумму. И папочка не поможет. А если брыкаться станет, так и вообще толпой отымеют. А после её изувеченное тело в лесочке каком-нибудь найдут. Сколько раз такое было…

Саша остановился у какого-то дерева и со всей дури саданул кулаком по толстому стволу, сходу ободрав кожу на костяшках пальцев до крови.

Конечно. Откуда ей знать, что такое возможно? Тепличная девочка. Жизни не видела. Понятия не имеет, насколько дерьмов этот мир бывает. Папаша – самый страшный человек для неё.

– Молодой человек, вам плохо?

Саша оторвал лоб от грубой древесной коры, и кое-как сконцентрировал взгляд на женщине, что стояла в нескольких шагах и настороженно разглядывала его.

– Все в порядке, – осипшим голосом ответил он ей. – Голова закружилась просто.

– Может, скорую вызвать?

– Нет, спасибо. Уже все прошло.

Собравшись с силами, парень оставил дерево в покое, и нетвердым шагом отправился дальше.

Самое паршивое было осознавать, что это он во всем виноват. Не притащи тогда Ефим к нему эту бл..дскую компанию, Настя никогда бы не попала в поле зрения Шумилова. Он стопудово еще в ту ночь начал яйца свои к ней подкатывать. Не зря от неё так несло тогда мужскими духами.

Влюбилась она. В кого?!

Дура, дура... Как её теперь вытащить из этого дерьма?

Солнце клонилось к закату. Сигареты давно закончились. И ноги уже отказывались куда-то идти. Неудивительно. Парень, наверное, обошел вдоль и поперек весь город, прежде чем наконец вернулся в свой район. Но в общагу заходить не хотелось. И даже во двор. Видеть никого не хотелось.

На ходу поменяв направление движения, Саша зашагал к автобусной остановке. Добрел до неё, рухнул без сил на скамейку, откинувшись на спинку и прикрыв глаза.

Тело гудело, в ушах звенело, внутри все выедало кислотой.

Уже почти совсем стемнело. Наверное, он просидит здесь всю ночь. И пох..й. Лишь бы не трогал никто.

Но как назло не прошло и пяти минут – у остановки затормозило такси. И оттуда вывалился бухой Сыч с банкой пива в руке. Саша мысленно выругался. Из всевозможных знакомых Серегу сейчас хотелось видеть меньше всего.

Но вряд ли тот куда свалит. Походу он и водителя раньше времени притормозил, потому что друга заметил.

– Здорова, – прохрипел парень, пожав руку Саше, и рухнув рядом на скамейку. – А ты че здесь зависаешь?

– Зае..ало всё.

Серега пьяно усмехнулся.

– Жизнь дерьмище, да, брат?

– С языка снял.

– Че с рукой?

Саша сжал пальцы в кулак, наслаждаясь болезненными ощущениями, и посмотрел на опухшие воспаленные ссадины под коркой свежезапекшейся крови.

– Психанул.

Сыч с минуту безучастно наблюдал, как Карим сжимает и разжимает кулак, и из едва затянувшихся ран начинает сочиться кровь.

– Мама как? – спросил после паузы он.

– Да все так же… – выдохнул Саша, прекратив, наконец, терзать больную руку.

– Улучшений нет?

– Нет.

Сыч задумчиво кивнул, приложил банку с пивом ко рту и сделал несколько больших глотков.

– Сколько можно бухать уже? – с раздражением посмотрел на друга Саша.

– Тебя еб..т что ли.

– С похорон не просыхаешь. Ты трезвым когда последний раз был?

– Вчера. Когда бывшую твою с этой мразью видел, – услужливо ответил парень.

Саша уперся локтями в расставленные колени и закрыл руками лицо.

– Говорил с ней? – раздался рядом отстраненный голос Сыча.

– Да.

– И?

Карим оторвал руки от лица и обреченно посмотрел на друга.

– Она реально с ним.

– П..здец! – выплюнул тот. – Ты ей не сказал, что он друга твоего завалил? Чтобы знала хоть, перед кем ноги раздвигает?

– Она знала, – глухо отозвался Саша. – Я еще месяц назад ей говорил. Не поверила, наверное.

Серега округлил глаза, а потом скривил лицо в презрительной гримасе.

– Не поверила она, бл..ть… – процедил он, доставая из кармана пачку сигарет и подкуривая. – Будешь?

– Да.

– Слушай, Карим, а тебя не бесит, что так всё, а? – со злостью спросил Сыч, протягивая другу пачку и зажигалку. – Ефима больше нет. Эта мразь еб..т твою телку и радуется жизни. А мы сидим тут сопли жуем?

Саша не спеша подкурил, затянулся сигаретой и поднял глаза на друга.

– А давай завалим его? – бесстрастно предложил, выпуская дым. – Отомстим за Стёпку?

Сыч сузил глаза, делая очередную затяжку, и с недоверием посмотрел на друга:

– Ты серьезно?

– Да. – Кивнул Саша. – Как я понял, Седому Шумилов давно поперек горла. Надо подумать. Может, как-то обставить всё, типа ему это было выгодно. Чтобы нас потом на корм собакам не пустили.

Насте казалось, что впервые за последние пять лет она снова жила, а не существовала. Что вся та боль, которую она вынесла за это время, наконец, отпустила её, позволив дышать полной грудью. Каждый поцелуй, каждое касание, каждый вдох, каждый взгляд глаза в глаза – всё больше исцеляли её израненное сердце, вдыхали жизнь, дарили ощущение полета.

Хотелось остановить эти мгновения. Закрыться от всего и всех в этом сладостном мире, что они создали вдвоем, и никогда его не покидать. Чтобы только он и она. Чтобы его руки на её теле, его губы на её губах. Чтобы сумасшедшие глаза цвета стали продолжали смотреть так же нежно. Без осуждения. Без злости.

Он был в ней, и это казалось таким правильным. Таким чудесным. Это удовольствие невозможно было держать в себе, оно заставляло извиваться на простынях, стонать, хватать ртом воздух. И снова подставлять губы под жадные поцелуи… Он пил её стоны, успокаивал сладкие судороги объятиями, ласкал до одури, а после всё начиналось снова.

И больше ей не нужно было никаких слов. Его тело говорило за него. Он все еще любил её. Настя знала это так же точно, как то, что сейчас ночь, а за ней – наступит утро.

И утро наступило – за окном начал заниматься рассвет, а они всё еще не спали. Хоть Настя была уже очень близка к тому, чтобы провалиться в сон. Она лежала у него на груди, а он лениво перебирал рукой её волосы.