Семейный стриптиз - Оливия Голдсмит

– Да что ты говоришь? И почему же?

– Потому что я не желаю, чтобы они влияли на моих детей.

– Ах, на твоих – взвилась Джада. – Когда это они стали твоими, скажи на милость? Не были ведь ни вчера вечером, когда Шавонна писала сочинение, ни позавчера, когда у Кевона живот болел. По-твоему, Дженна способна повлиять на Шавонну, которая издевается над ней, как может? По-твоему, малыш Фрэнки способен вообще на кого-нибудь повлиять! – Она метнулась через кухню и принялась яростно швырять тарелки на стол.

– Ты что, и в самом деле ни черта не понимаешь? – рявкнул у нее за спиной Клинтон. – Это дети наркодель­ца – раз. Два: думаешь, копы не шпионят за ними, не сле­дят, куда они…

– Полиция следит за Фрэнки? Вот уж работенка не бей лежачего! Держу пари, даже ты справился бы. Малыш-то весь на виду; по чужим постелям не кувыркается.

– Прикуси язык, говорю! Чернокожему из Уэстчестера нечего путаться с наркобароном!

– Наркобароном?! Черт бы тебя побрал, Клинтон! Я знаю, Фрэнка ты терпеть не можешь – просто исходишь завистью. Но сделай же над собой усилие и представь хоть на минутку – на минутку!!! – что Руссо невиновен. – Она швырнула на стол салфетки. – Всякий раз, когда на кого-нибудь из твоих дружков-шалопаев наезжает полиция, ты ночь напролет вопишь о провокации. А в этом случае, вы­ходит, копы честны и справедливы? Наркотиков в доме Руссо не нашли, Клинтон, и мне кажется, что этот парень с отравой не связан. Взятки, возможно, и давал; контракты окольными путями выуживал – скорее всего. Но наркоти­ки? Не верю.

Джада подошла поближе к мужу, чтобы не повышать голос: ей вовсе не хотелось, чтобы этот идиотский спор ус­лышали дети.

– Ты знаешь Мишель, – продолжала она, отбросив предательские мысли, что рискует своим браком и семьей ради дружбы с белой женщиной. – И детей Руссо знаешь. Тебе отлично известно, как Фрэнк их всех любит. Так что будь любезен, Клинтон, остановись. Прояви сострадание, если на большее не способен. Представь, что такое случи­лось с тобой. Хотелось бы тебе, чтобы твои дети увидели твой дом после разгула полицейских вандалов? Мишель сейчас там убирает, наверняка обливаясь слезами, и я пойду помогать, как только накормлю детей.

– Никуда ты не пойдешь! – заявил Клинтон, схватив жену за руку, но Джада резко выдернула руку.

– А о правосудии ты когда-нибудь слышал? О христи­анских заповедях? Не суди да не судим будешь, Клинтон! Для тебя-то самого храм божий – всего лишь место свида­ния с любовницей.

– Не дури, Джада! Фрэнк Руссо – из тех белых, кото­рые…

– Белый, черный, какая разница? Не знаю, в чем там Фрэнк Руссо виновен, а в чем нет. Но одно я знаю точно – это не он трахается с кем попало, забывая о собственной семье. И не он превратил церковь в «Бар знакомств». – Подстегиваемые ее яростью, слова сами собой рвались с языка: – Время вышло, Клинтон! Я достаточно ждала тво­его выбора, черт побери! Ждала и надеялась, что ты все-таки на чем-нибудь остановишься. Ты не смог, так что те­перь моя очередь принимать решения. Еще хоть раз отпра­вишься к Тоне – домой не возвращайся! Я серьезно, Клинтон. Играм конец.

– Ты еще грозишься? Так запомни: не видать тебе моих детей! Малышку ты вообще не хотела!

Джада отшатнулась, как от пощечины.

– В атаку пошел? Не поможет! Не я отнимаю у тебя семью. Это твой выбор – либо Тоня, либо мы.

Клинтон медленно двинулся вперед, навис над Джадой, и на какой-то миг его мощь и злоба напугали ее. Она не позволила себе отступить, но внутри все похолодело от страха. Главное – не показать, что ты его боишься.

– Не смей ходить к Руссо! – с угрозой протянул Клин­тон.

– А ты не смей мне приказывать! – парировала Джада. – Лучше детей накорми. Займись наконец делом, а свои дурацкие угрозы оставь при себе. Мишель – моя по­друга. Случись беда со мной, она сделала бы то же самое. – С этими словами Джада резко повернулась к двери и вылетела из кухни.

В первый раз за неделю с лишним Энджи оделась по-человечески, в костюм, по ее собственному выражению, начинающего юриста – стандартную темно-синюю двойку из тонкой шерсти с приличной добавкой вискозы. Ни одна дама из ее бывшей фирмы не позволила бы себе нацепить подобную дешевку, но у Энджи просто не было сил объ­ехать магазины. Призвав на помощь всю силу воли, она вчера еле оторвала себя от дивана, выползла из дома и до­тащилась до ближайшего супермаркета. В конце концов, кому здесь нужна ее элегантность?

Столь срочно костюм понадобился потому, что ее жда­ли в Уайт-Плейнз, в Женском кризисном центре. Ната­ли – исходя, разумеется, из интересов дочери – настояла, чтобы Энджи объявилась именно сегодня. Энджи не хоте­лось ни ехать в Центр, ни вообще что-либо делать, но ва­ляться на диване и пялить глаза в потолок тоже осточертело. За последние четыре-пять дней она даже по телевизору не посмотрела ничего стоящего. Ее по-прежнему грызла тоска, к которой, справедливости ради надо признать, до­бавилась и скука.

– Нужно что-то делать, – твердила ей по телефону мама. – Приезжай к нам.

В конце концов Энджи согласилась. Пусть будет Кри­зисный центр; выбор-то у нее невелик.

Энджи вырулила к нужному зданию на Пост-роуд и за­глушила мотор. Разница между стоянкой Кризисного цен­тра и той, где парковали машины служащие и клиенты ее фирмы, била в глаза. Там, в Бостоне, роскошные «Вольво» если чем и разбавлялись в длинных рядах автомобилей, то исключительно новехонькими «Мерседесами», «Ягуара­ми» и «БМВ». Здешняя стоянка походила скорее на вы­ставку вышедших из употребления транспортных средств, куда ее «Додж», предоставленный отцом, вписывался как нельзя лучше. Хлопнув дверцей четырехколесного раритета, Энджи прошла ко входу мимо таких же консервных банок: «Шевроле» с помятыми боками, одной из первых моделей «Бьюика» и ржавого «Форда Эскорта».

В вестибюле никаких вывесок не оказалось, поэтому Энджи справилась у дежурного, где найти юридическую консультацию, и пешком поднялась на третий этаж. К чер­ту лифт. Пусть это будет ее первой зарядкой в новой жиз­ни. К концу нужного пролета она задыхалась, будто пробе­жала марафонскую дистанцию. А ведь в прошлой жизни по три четверти часа без устали штурмовала «лестницу-трена­жер»! Дни напролет в горизонтальном положении даром не проходят.

Однако предстать перед Натали нужно было в наилуч­шем (по возможности) виде. Энджи дождалась, пока дыха­ние выровняется. После развода мама развила бурную деятельность: поступила в юридическую школу, получила диплом и с тех пор помогала только попавшим в беду жен­щинам. Все это, конечно, замечательно; Энджи мамой гордилась и даже профессию выбрала не без влияния при­мера Натали. Вот только соответствовать почти агрессив­ной в своей целеустремленности матери ей порой было невмоготу.

Нерешительно и смущенно, как практикантка, впер­вые переступившая порог храма правосудия, Энджи вошла в офис Кризисного центра и была встречена улыбкой Ло­ры Хэмптон.