Ковер царя Соломона - Барбара Вайн

Наступили такие времена, когда всем казалось абсолютно нормальным, что мужчина и женщина, прежде чем пожениться, вступают в сексуальную связь. Брайан обязательно женился бы на Тине, это был только вопрос времени. Может быть, он ждал, пока Тина не забеременеет? Как замечала миссис Дарн, внебрачная беременность, еще недавно считавшаяся законченным бесчестьем, ныне была, скорее, поводом для официального объявления о бракосочетании, и невесты шли к алтарю, с гордостью выставив напоказ округлившийся животик.

Брайан Эльфик состоял в списке съемщиков муниципального жилья Ламбета уже двенадцать лет. Он пролез в этот список, обручившись с женщиной, на которой, само собой, так и не женился. С тех пор он врал в жилищном департаменте, что все это время жил с престарелой тетушкой, на самом деле давным-давно умершей. Брайан подговорил своего дружка, у которого был гараж на тетушкиной улице, подтвердить, что тот ежедневно видит там Эльфика. Квартира, которую ему предложили, находилась в отвратительном блочном доме, и район тоже был не очень, но ни Брайан, ни Тина не придали этому значения. А Сесилия Дарн была очень счастлива за дочь.

Она никогда не слышала ни о Пегги Гугенхайм, ни о том, как та хвасталась, что переспала со всеми мужчинами, попадавшимися ей на пути. Если бы Сесилия знала, что ее дочь может сказать о себе то же самое, то очень бы расстроилась. Тина могла бы поведать об этом матери во время одного из задушевных разговоров, но ей это никогда не приходило в голову, и не потому что она стыдилась, а просто потому, что считала такое поведение нормой.

Отцом Джаспера мог быть маляр, беливший квартиры в их доме и зашедший на чашечку чая. Или один из давнишних любовников мисс Дарн, которого она встретила на Денмарк-Хилл. Или сосед по дому, съезжавший из шестнадцатой квартиры и заглянувший попрощаться, пока его девушка запихивала вещи в нанятый фургон. В любом случае, это не мог быть Брайан, поскольку в благополучные для зачатия дни Тининого месячного цикла он уезжал по работе в Абердин. Эльфик был электриком.

Ему или любому другому мужчине, желающему быть уверенным на сто процентов, что ребенок родится именно от него, потребовалось бы уехать с Тиной на необитаемый остров. Когда была зачата Бьенвида, Брайан никуда не уезжал, но подхватил простуду и поэтому не хотел заниматься любовью. Они оба были приглашены на одну вечеринку, и он попросил ее не отказываться от развлечения из-за его болезни. Тина сделала ему горячего питья, включила телевизор и пообещала, что вернется к утру.

Но на вечеринке она напилась и почти не помнила, что случилось после полуночи. Придя в себя на постели рядом с рыжебородым мужчиной, Тина, по ехидным замечаниям и косым взглядам остальных, заключила, что бородач вряд ли был единственным, с кем она переспала той ночью. Бьенвида родилась с рыжими волосами, но потом они потемнели, так что вопрос о ее отце оставался открытым. Брайан никогда не замечал, что оба ребенка были совершенно не похожи на своих светловолосых, голубоглазых и худощавых родителей. Он не делал соответствующих выводов даже после того, как заставал Тину в постели с другими мужчинами. Но когда такое случилось в третий раз за восемь лет, он объявил, что, по его мнению, мисс Дарн его больше не любит. Именно тогда он и произнес свою знаменитую фразу о «супружеской измене».

И Тина вернулась к своей матери, в единственное место, куда она могла вернуться.

Тина Дарн была единственной женщиной, с которой переспал Питер Блич-Палмер. Точнее, это она переспала с ним. Их дружбу ни Дафна, ни Сесилия никогда не понимали, хотя одно время обе матери надеялись, что за дружбой «последует свадьба». Питер был пианистом, деньги у него вроде бы водились, поэтому в глазах миссис Дарн он выглядел завидным женихом. Она не знала, что молодой человек играл в баре «для гомо– и/или гетеро-» на Фрит-стрит.

Когда Тина с детьми переехала в «Школу», Сесилия испытала одновременно смятение и предательское облегчение. В голове у нее все перемешалось: вдруг это она сама вынудила дочь уйти из дома, не пожелав заплатить за обустройство новой ванной? И как еще поведет себя Джарвис? Нельзя сказать, чтобы внучатый племянник ей не нравился, она ко всем относилась хорошо, но Сесилия не доверяла ему, поскольку он был холостяком без определенных занятий, а его дом – она была в этом совершенно уверена – рано или поздно должен был пойти с молотка.

Невзирая на собственный опыт и наблюдение за другими, в глубине души миссис Дарн полагала, что мужчина и женщина, живущие под одной крышей, даже если дом очень большой, рано или поздно окажутся в одной постели. Она не подозревала, что Тина, в соответствии со своими жизненными принципами, уже переспала с двоюродным племянником, хотя это случилось всего один раз и много лет назад. У обоих не было никакого желания повторять тот опыт. Сесилия еще живо помнила время, когда Тина впервые отправилась жить в «Школу» и основала там коммуну, а также слухи, быстро распространившиеся об этом месте. Тем более что дом Джарвиса находился по соседству – достаточно было вспомнить о случае с колоколом.

Но тогда у Тины еще не было детей. Дети вообще очень беспокоили ее мать, совершенно убежденную, что никакой мужчина по доброй воле не взвалит на себя заботу о чужих отпрысках.

– Я ужасно беспокоюсь о внуках, – как-то сказала она Дафне.

– Знаешь, как зовут таких детей в Америке? – спросила та. – Бабушкины дети.

– Как бы там их ни называли, а я волнуюсь. Они же бегают везде, орут как резаные, ты же понимаешь, какие они в этом возрасте. Боюсь, Джарвису быстро надоест такая жизнь. Да и дом ведь не совсем его, если ты догадываешься, о чем я.

– Конечно, есть ведь еще и его мать, – сообразила разумная миссис Бинч-Палмер. – Но сам Джарвис сделан из другого теста: он вряд ли вообще что-то заметит. Вечно витает в облаках, точнее, в своих туннелях.

– Мне никогда не нравился этот дом, эта «Школа», как они ее зовут. Нужно было снести здание сразу после того, как умер мой брат. Тебе не кажется, что насильственная смерть оставляет в доме некий энергетический отпечаток? То самое, что люди принимают за привидения?

– Нет, не кажется, – покачала головой Дафна.

– Что ж, может быть, ты и права. Но мне там всегда становится не по себе. Так и мерещится, что кто-нибудь вдруг распахнет дверь и прыгнет на меня.

– И этим кем-то непременно будут Джаспер или Бьенвида, – рассмеялась миссис Бинч-Палмер.

– Ну, не люблю я туда ходить, – продолжала Сесилия, – в особенности из-за того колокола. Ты не думаешь, что моей племяннице следовало бы снять его? Сам-то Джарвис ничем не интересуется, кроме своих поездов, но Элси я не могу понять. И еще. Даже из моего дома слышно, как грохочут эти поезда, а «Школа» прямо-таки трясется от них. Похоже на землетрясение, как я его себе представляю.

Тем не менее миссис Дарн продолжила регулярно ходить в ненавистный дом, бывая там даже чаще, чем навещала Дафну в Уиллсдене. Отправляясь за покупками в Вест-Энд-лейн, нужно было миновать «Школу» и железнодорожный мост. Короче говоря, Сесилия проходила мимо «Школы» сотни раз и сотни раз туда заходила, но так и не смогла избавиться от чувства отвращения к дому. Миссис Дарн казалось, что другие прохожие не обращают внимания на колокол, висящий в тени колокольни и скрытый за невысокими колоннами, поддерживающими ее крышу. Снизу он выглядел как чуть более светлое пятно на темном фоне. Пожилая женщина напоминала себе, что если не поднимать глаз и не смотреть на колокол, то можно вообще избавиться от привычки думать о нем, но все-таки каждый раз упорно искала взглядом колокольню.