Принуждение к войне. Победа будет за нами! - Владислав Морозов

И прикинуть свои шансы…

– И это все? – спросил я Кинёва.

– Да, более-менее. Что – плохая история?

– Нет, отчего же. Я практически безмерно счастлив, узнав изнанку очередной «тайны века». Вот только у меня к вам еще пара небольших, но все-таки профессиональных вопросов.

– Каких?

– В вашем личном деле, которое я нашел и посмотрел с Борькиной помощью, помимо прочего указано, что в 1945-м вас зачем-то отправили отрабатывать катапультные старты на истребителе «спитфайр» с кораблей Черноморского флота. Кому и для чего это было нужно и как эта командировка связана с вашей Золотой Звездой, полученной позже, якобы за Корею?

– Связь самая прямая, – ответил Веник и, кряхтя, полез за очередным альбомом. Я понял, что, похоже, имею реальную перспективу заночевать на этой гостеприимной дачке. Но оно того стоило, раз уж дедушку пробило на беспредельную откровенность.

САМЫЙ СТРАННЫЙ ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Нечто вроде необходимого дополнения 2

То, о чем не узнал никто. 14 августа 1937 г. Где-то в небе над полярными широтами, в стороне от первоначального маршрута перелета

Огромная красно-синяя машина постепенно и неуклонно «сыпалась» вниз. Оба правых мотора остановились и, дымно чадя, горели, первый левый мотор тоже чихал и давал все больше перебоев. За самолетом уже давно тянулся белесый шлейф бензина, вытекавшего из продырявленных баков, и насквозь мокрый от пота человек с породистым голливудским лицом, в нелепом для данной ситуации черном костюме с галстуком, намертво вцепившийся в штурвал, более чем хорошо понимал, что уже, похоже, никуда не прилетит. Из всего экипажа в живых оставался только он один. Чертов пилот неизвестно откуда взявшегося здесь истребителя разрядил по их самолету весь свой боекомплект, едва только они успели дать радио об обнаружении объекта. Первый заход был справа-сверху, и он сразу же выбил оба мотора с той стороны. Они еще успели передать по радио, что встал крайний правый мотор, неизвестно, как поняла это сообщение Москва, поскольку никаких кодов на случай атаки воздушного противника у них вообще не было предусмотрено.

После этого их радиопередачи прервались окончательно – последовал второй заход сзади-слева, и пулеметные очереди прошили фюзеляж самолета слева, от носа до хвоста. И обладатель голливудской внешности остался жив только благодаря тому, что весь полет провел в правом кресле второго пилота. Штурман, второй пилот, радист и оба бортмеханика (у одного из которых, кстати говоря, остались дома жена и семеро детей, старший сын уже в армии служил, а младший был чуть ли не грудным) были убиты наповал, а его только слегка зацепило, царапнув по касательной левую руку. И сейчас ему оставалось только материться, мысленно и сквозь зубы, на родном польском и, пусть и не таком родном, но все-таки великом и могучем, русском языках. Истребитель отвязался и повернул, похоже, расстреляв все патроны, но симпатичный блондин за штурвалом осознавал, что шансов нет больше никаких. Действовать по плану, то есть попытаться сесть на лед возле объекта, они не смогли, поскольку второй пилот (а точнее, учитывая характер основного нынешнего задания, первым пилотом был как раз он), опытный испытатель и военный летчик-истребитель, попробовал оторваться от противника, сманеврировав и форсируя моторы на малой высоте. Увы, тщетно. Поскольку истребитель был из самых современных. Да и летчик на нем сидел явно не из новичков. А теперь нельзя было даже толком определить местоположение – штурман был убит, а приборную доску непоправимо изрешетило словно дуршлаг. Компас, высотомер – все в кашу. Внизу тянулось студеное полярное моря стального цвета, с редкими вкраплениями небольших льдин. И, насколько хватало глаз, не было видно ни островов, ни хотя бы сплошных ледяных полей, пригодных для вынужденной посадки. А значит, садиться ему было некуда.

Стылый ветер, проникавший сквозь пулевые дыры внутрь кабины, обжигал и вышибал слезу. И человек за штурвалом уже проклинал себя за то, что ввязался в эту авантюру. Смерти он не боялся – все-таки еще сопляком-малолеткой провоевал всю гражданскую в самой что ни на есть пехоте и мог сдохнуть сто раз от пули колчаковцев или кинжала чеченов под Буйнакском (тогда про этот городишко еще мало кто знал), тифа или любой другой веской причины. Да и потом, когда он, уже инструктор морской авиашколы, намеренно вгонял в штопор вовсе не предназначенные для этого итальянские летающие лодки или когда при минимальной видимости летал над Арктикой на «Дорнье-Валях», спасая Джимми Маттерна, о смерти как-то не думалось. А вот сейчас… Безвестной смерти ему уж точно не хотелось. Ведь мировая слава авансом – вещь очень коварная. Во время спасения челюскинцев он, надо признать, не вывез с льдины ни одного человека. Поскольку расколотил на последнем этапе перегона закупленный у американцев за валюту «Консолидейтед». А значит, и летать ему было не на чем, поскольку тогда на Чукотке не было лишних самолетов. И тем большим был для него повод удивляться, когда в списке той самой «первой семерки» Героев Советского Союза он обнаружил свою фамилию на втором месте, сразу после Ляпидевского.

Да, он сильно смутился тогда, и смущение это не проходило вплоть до банкета в Кремле, где «отец народов» вдруг взял, да и поднял тост персонально за него. Это дорогого стоило. Тогда он и понял, что от него, как от «сталинского любимца», ждут очень многого и страна и ее вождь. Вот только дальше все пошло как-то наперекосяк. Он имел шанс быть первым «беспосадочным и трансполярным». На самом высшем уровне это доверили ему и более никому. Но его АНТ-25 вернулся с полпути из-за простой нелепой случайности – масла в бак налили слишком много. Ну а потом он сам все окончательно испортил, обозвав конструктора Туполева «вредителем» и другими нехорошими словами, да еще и в присутствии чуть ли не всего состава Политбюро. А как он в ярости скрипел зубами через два года, когда на абсолютно таких же самолетах без особых проблем перелетели через полюс экипажи Чкалова и Громова! Да, он рвался из кожи вон, доказывая свою полезность и компетентность. Продолжал полеты в полярных широтах, даже пригнал своим ходом из Штатов новый гидросамолет «Валти». Но этот перегон не был рекордным и беспосадочным. Выглядел этот полет солидно, но большого резонанса он не вызвал. Потому он и ухватился за этот большой и красивый гигант ДБ-А. Это был жирный шанс, но… Как только он всерьез заговорил о перелете, последовал вызов «на ковер» к начальнику ВВС РККА, а потом и к большим чинам на Лубянку. И Яков Алкснис лично разъяснил, что перелет – это, конечно, хорошо и агитационно, но сначала надо бы выполнить архиважное задание Родины. Огромные ценности, чрезвычайная секретность, то да се…

В общем, в конце концов получалось так, что управлять ДБ-А на большей части маршрута должен был военный экипаж. А он и отчасти «его собственный, персональный» штурман Витя (последний, правда, тоже когда-то служил в военной авиации) записаны в его состав больше для тех самых агитационно-патриотических целей. Отсюда, главным образом, и проистекало его пофигистическое отношение к матчасти и брезгливо-надменное к коллегам и самому перелету. Матчасть он не знал и, откровенно говоря, не хотел знать. Что самолет «сырой», понимал, но раз уж за второго пилота пойдет заводской испытатель и опытнейшие заводские бортмеханики в придачу – чего же беспокоиться? А раз рулить будут военные – пусть тогда они сами как-то выпутываются, готовя машину со всеми ее недоделками и проблемами к перелету. А уж он-то возьмется за штурвал в момент, когда надо будет садиться в Америке. Все равно на почтовых марках, которые они везли на борту, были заранее напечатаны его портреты, как за два года до этого, во время неудачного рейса на АНТ-25. И потому даже вечером накануне старта все члены экипажа поехали к семьям, а они со штурманом к Леониду Утесову – бухнуть и послушать песни под гитару. Да и на старт он явился в костюме и при галстуке (все остальные в комбезах и кожанках, а он такой фотогеничный, словно в театр собрался, а не через полюс лететь). Называется, расслабился, поскольку слишком переоценивал свои потенциальные возможности и удачу, которой у него, откровенно говоря, и не было в последнее время. И о чем ему теперь было жалеть? Что сам никогда не был военным летчиком и не знал, как себя вести под огнем? Увы, но и второй пилот с его военным и испытательским опытом здесь не смог ничего сделать, на невооруженной, перегруженной топливом машине, без протестированных баков, со снятыми парашютами и прочим. Собственно, Болховитинов им об этом неоднократно говорил, предупреждая, что им придется несладко – уж в очень большой спешке все готовилось. Оставалось надеяться, что два военных экипажа, идущих следом за ними на соответствующей технике, свою часть задачи выполнят.