Грехи ассасина - Роберт Ферриньо

Коларузо жевал с открытым ртом.

— Куда уехать?

— Далеко.

— Ты и раньше уезжал далеко, но ни разу не просил меня позаботиться о Саре и мальчике. Почему попросил на этот раз?

— Я просил об услуге, а не о допросе.

— Поверь, если я начну тебя допрашивать, ты это сразу поймешь. — Детектив промокнул губы салфеткой, скомкал ее и бросил на стол. — Конечно, если надо, я позабочусь и о твоей жене, и о твоем сосунке. Только прошу тебя, сделай так, чтобы мне не пришлось этого делать. Я уже сменил достаточно пеленок, чтобы… — Он прижал палец к уху, услышав сообщение по полицейскому каналу. Посмотрел на Раккима. — Аль-Файзал отправился в рай.

— То есть?

— То есть он взорвал себя, когда Служба безопасности попыталась его взять. Превратился в разбросанный по шоссе гамбургер.

— Душители так просто не умирают, — нахмурился Ракким. — Убедись в том, что это действительно он. Не верь Службе безопасности на слово.

— Не учи меня работать, командир.

Бывший фидаин наклонился к нему. Близко-близко. Коларузо даже отшатнулся.

— Энтони, убедись в этом.

Массакар, главный врач Старейшего, хотел помочь ему подняться с операционного стола, но Старейший махнул рукой, приказав тому отойти. После процедуры омоложения он чувствовал себя превосходно. Кровь очистилась, природная энергия организма восстановилась. Все благодаря стараниям техников и их чудесных машин, хвала Аллаху. Могучие двигатели океанского лайнера заставляли дрожать палубу под его босыми ступнями. «Звезда морей» шла полным ходом, согласно отданному им приказу. Пассажиров, задававших лишние вопросы, легко успокоили сказками о цунами и аномальных волнах-убийцах. Через несколько дней им сообщат об изменении маршрута, а они просто кивнут и продолжат пастись в буфете, ведь, без всякого сомнения, их интересы являются высочайшим приоритетом для капитана. Безропотные, как овцы.

Старейшего беспокоил Тарик аль-Файзал. План едва не рухнул. Уж не решил ли Аллах испытать его новыми невзгодами? Скорей бы пришла пора, когда не станет нужды работать через посредников, когда появится возможность отдавать прямые приказы, без необходимости доверять кому-либо принятие решений. Да, он понимал, сегодня желанный день точно не наступит. Расстегнув белый хирургический халат, Старейший сбросил одеяние и выпрямился. Без малейшего стыда рассмотрел собственное отражение в зеркале, и настроение мгновенно улучшилось. Тело, конечно, осталось костлявым и старым, но мышцы налились энергией, а лицо светилось бодростью.

Молодая медсестра наклонилась за сброшенным на пол одеянием, и будущий владыка обратил внимание на идеальный пробор в ее черных прямых волосах, с вновь ожившим интересом рассмотрел каждый блестящий волосок на затылке. Она выпрямилась, прижимая к груди еще теплый халат, поймала на себе его взгляд и опустила глаза.

— Как тебя зовут, дитя?

— Алиша, мой господин.

Он кивнул, отметив грациозность ее движений. Женщины — великий дар свыше, и тут Старейший никак не мог считать себя обделенным.

Он уже оделся, когда к нему, почтительно склонив голову, подошел Массакар. Повелитель часто слышал, как главный врач ругал специалистов рангом пониже за глупость и медлительность, а однажды выкрутил ухо эндокринологу, да так сильно, что молодой человек даже заплакал. Массакар окончил Гарвардскую медицинскую школу и Бомбейский институт неврологии, имел сертификацию по пяти специальностям и уже почти сорок лет исполнял обязанности личного врача Старейшего, однако его энтузиазм пошел на убыль. От повелителя не могли укрыться ни слегка потускневший взгляд, ни огрубевшие пальцы.

Массакар поклонился.

— Уровень гормонов, судя по результатам анализов, достаточно высок, Махди. Все органы работают в диапазоне ожидаемых параметров. — Он пригладил короткую седую бородку. — Впрочем, примерно через год следует задуматься о трансплантации почек, чисто в профилактических целях. Если решение будет положительным, мы могли бы извлечь ваши надпочечники…

— Хорошо. — Главный врач вздрогнул, когда Старейший ласково похлопал его по плечу. — Ты должен посвятить Кэстла и Глисона во все процедуры и схемы медикаментозного лечения. Я потом подумаю и решу, кто из них займет твое место.

— Я, — слезы навернулись на глаза Массакара, — чем-то вызвал твое неудовольствие, дедушка?

Старейший улыбнулся.

— Нет, мой маленький солдатик. — Так он когда-то ласково называл семилетнего внука. — Ты верой и правдой служил мне. Я не вижу в тебе недостатков, но время безжалостно к плоти.

Главный врач опустил голову. Слеза упала на носок его белоснежной туфли.

Они оба понимали всю иронию последнего замечания. Возраст Массакара уже давал о себе знать, в то время как его предок оставался молодым. Ну не совсем молодым, ведь даже самые современные технологии не обладали безграничными возможностями. Явленная Махди милость Аллаха лишь замедляла бег колеса времени. Тем не менее от Массакара начал исходить едва ощутимый запах тления, а Старейший, родившийся на шестьдесят лет раньше, отличался энергией и ясностью мысли, какими мог похвастаться не всякий юноша.

Дед поцеловал в лоб дрожащего внука, и тот удалился, почтительно пятясь. Великий наставник позволил себе вздохнуть. Сколько их ушло. Друзей и возлюбленных, сыновей, внуков и правнуков… все они отправились в мир иной, а он остался. Окруженный самыми преданными последователями, будущий владыка пребывал в абсолютном одиночестве. Старейший вспомнил мать Массакара, удивительную красавицу, индонезийскую принцессу с глазами чернее обсидиана и крепкими, как у балерины, ягодицами. Ее чувственные крики так и звучали в его ушах, он четко помнил ее круглый живот… но лица вспомнить не мог. Совсем. Старейший покачал головой, удрученный провалом в памяти. Столько жен, столько наложниц… караван похоти протекал мимо, почти теряясь из виду. Встревоженный приступом меланхолии, он поднялся на лифте в спальню и вызвал Алишу.

Молодая медсестра оправдала все надежды. Сначала она стеснялась, польщенная и смущенная его вниманием, но Старейший имел большой любовный опыт. Знаток плотских утех изгнал прочь ее страхи, разбудил в ней страсть, и скоро она уже сочилась медовой влагой под его ласками, а соски ее отвердели так, словно могли вот-вот взорваться от поцелуев. И наконец в ней проснулась тигрица. Каким диким существом она оказалась. Обвила его горячими бедрами, тяжело задышала, принимая в себя все глубже и глубже, а потом, подгоняя, принялась кусать за плечи, безудержная, дикая, свободная, словно сама жизнь. Она не была девственницей, впрочем, от девственниц Старейший давно устал. Обещанные Кораном семьдесят непорочных дев в раю могли склонить к мученичеству какого-нибудь козопаса или студента, но только не его.

Он перевернул ее, взял сзади, схватив руками за скользкие от пота плечи, ускорил темп, уже почти не сдерживая себя. Она извивалась под ним, и звуки ее частого дыхания вернули его во времена, когда юный Хасан Мухаммед, схватившись руками за гриву коня, мчался во весь опор по твердой земле, а из-под копыт летели искры. Он застонал от воспоминаний, выпустил в нее свое прошлое, она же прижалась к нему ягодицами, и горячий поток подхватил их обоих. Затем кости Старейшего превратились в кашу. Обмякнув, он упал рядом с Алишей, закрыл глаза и слышал только стук собственного сердца. Она прижалась к нему и скоро уже задремала на огромной мягкой постели, спокойная, как дитя, лишь ее маленькие коричневые груди опускались и поднимались в такт дыханию. Ах, молодость…