С холодильником по Ирландии - Тони Хоукс

— Мой план — никаких планов, — с нарочной неопределенностью сказал я.

Антуанетту, с которой я разговаривал, переполняло искреннее удивление от всей этой идеи «автостопом с холодильником», и расстройство от неизбежной неопределенности, которая все сопровождала. Она, вероятно, была продюсером, корреспондентом и ведущим «Трехчасовой жизни», и я был почти готов к тому, что наш разговор оборвется в любую минуту, когда ей будет нужно пойти наложить макияж или настроить камеру № 4. Она позвонила еще три раза за час, задав слишком много вопросов, на которые у меня не было удовлетворительных ответов. Я нисколько не упрощал ее жизнь своими «не знаю», «может быть» и «вероятно». Я мог бы оказаться и более полезен, но воспользовался тем, что мне было все равно, попаду я в эту передачу или нет, и потому не собирался уступать ни в чем.

— Слушайте, Тони, вы, конечно, ненормальный, я позвоню вам позже, но пока договоримся так. Я собираюсь найти кого-нибудь, кто довезет вас туда, где в пятницу будет передвижная телестанция, а затем отвезет назад туда, куда вам будет нужно, если вы проведете этот день, просто голосуя на дороге.

Несомненно, в этом что-то было.

Потом объявились местные газеты — «Дерри пипл», «Донегол демократ» и национальная гэльская газета «Фойнз», что, по моему мнению, переводится как «слишком впечатлительная», потому что они собирались поместить меня с холодильником на первую полосу. Работающий на них Донахью был моим третьим и последним фотографом в тот отведенный для релаксации вечер. Он был вежливым и эрудированным парнем и сразу признался, что сфотографировать человека, который путешествует по Ирландии с холодильником, ему посоветовали коллеги. Он провел фотосессию с гораздо более творческим подходом, чем предыдущие два фотографа, которым вполне хватило нескольких моментальных снимков и правильного написания моей фамилии. Донахью было интересно, кто я, чем я занимаюсь, и где можно сделать самые оригинальные фотографии меня с холодильником.

— Мы просто должны сфотографировать тебя и твой холодильник на фоне остова.

— Чьего остова?

Хорошо сохранившийся остов принадлежал некогда деревянной лодке, дожившей до столь преклонного возраста на открытом песчаном берегу залива, который мне так и не удалось сфотографировать накануне. Мы добрались туда и провели потрясающий час в этом чрезвычайно красивом месте, творя высокохудожественные снимки холодильника и рассуждая об истории гэльского языка. Я узнал об интересном факте, что Англия и Португалия — единственные страны в Европейском Союзе, в которых нет языков национальных меньшинств. (Если только не считать корнуэльский, а не сортом мороженого.) С некоторым удовольствием я заложил эту информацию в глубины своего сознания, зная, что, разгласив ее в подходящий момент и подходящему человеку, я могу произвести огромное впечатление. И продолжал засыпать Донахью высокоинтеллектуальными вопросами.

— А как по-гэльски будет «мой холодильник»? — спросил я, улыбаясь в его камеру, поставив одну ногу на холодильник, а руку положив на остов лодки.

— Мо кушнейр, — последовал ответ.

— Мо кушнар?

— Верно, мо кушнейр.

— Думаю, надо написать «Мо Кушнар» на дверце холодильника в знак уважения к гэльскому языку.

— Отличная идея. Если мы съездим в мой офис, там можно распечатать листок на принтере, и ты сможешь его наклеить на холодильник.

Так что, когда я вернулся в «Банбег-хаус», холодильник украшала надпись: «Мо Chuisneoir».

— Что это значит? — спросил Энди.

— Это значит «Всегда ищи простое решение».

— Чего?

Я объяснил ему, что значат эти слова, в ожидании чашки чая, которая так и не материализовалась.

На следующее утро я проснулся и сделал тот же промах со шторами, что и днем ранее, снова представ перед рыбаком, занимающимся покраской, «оконным нудистом». Похоже, вчерашний опыт его закалил, и он воспринял мое явление с большим мужеством или, точнее, с более мужественным мазком кистью, даже смог изобразить подобие кивка в знак приветствия.

Прошлая ночь по моим стандартам была спокойной. Я поужинал с Элизабет и Лоис, избегая чрезмерного гостеприимства «Гуди Бигз» в интересах самосохранения. (Я придумал собственное прозвище «Гуди Бигз» — «Гудини», потому что надо быть волшебником, чтобы оттуда выбраться.) Так что этим утром я чувствовал себя замечательно.

До завтрака я сделал то, что должен был сделать вчера утром, — отправился на причал, чтобы выяснить, не собирается ли кто-нибудь на остров Тори. Я окликнул одного рыбака, который сидел на коленях спиной ко мне, глубоко зарывшись в сети.

— Простите…

Он обернулся и посмотрел на меня с ужасом. Это был рыбак, который дважды видел мои гениталии. Ни у кого из нас не было достаточно развитых социальных навыков, чтобы справиться с этой ситуацией.

— О, здрасьте! — продолжил я, почему-то чувствуя необходимость признать, что мы знакомы. — Вы случайно не знаете, не собирается ли кто-нибудь из рыбаков сегодня на остров Тори?

Но он только в оцепенении смотрел на меня. Не думаю, что жизненный опыт требовал от него разговаривать с тем, кого он видел голым, и я предпочел удалиться до того, как ему понадобится кардиостимулятор. (Возможно, он имелся на почте в комнате для посетителей.)

Другой рыбак у причала, который не видел меня без одежды, был повежливее. Он сказал, что Рори Макклафферти говорил, что собирается отвезти еще одну партию блоков на остров Тори сегодня в одиннадцать и с удовольствием возьмет меня с собой. Это были очень хорошие новости, и я пружинистой походкой возвратился на базу.

Девять миль воды, которые зовутся проливом Тори, отделяют остров от берега, последние несколько миль известны своим коварством, подвержены сильным ветрам и опасным течениям. Порой зимой остров становится недоступен с континента на целый месяц, и часто лодки не могут добраться туда или выбраться оттуда по три дня подряд. В тот день дул легкий бриз, но, к счастью, от берега, и известные свои коварством волны были значительно меньше, чем если бы задувал норд-вест. По словам Донахью, остров, заброшенный, скалистый и бесплодный, был заселен с доисторических времен, а сейчас на нем жили около ста тридцати человек, которые зарабатывали рыболовством, некоторые из них еще подрабатывали художниками, рисуя пейзажи с модной и подкупающей наивностью. Я не видел их работ, но у меня были большие сомнения по поводу того, что они вызовут серьезные дебаты в вопросе свободы абстракционизма и его жизнеспособности в мире конфликтов. Я решил, что лучше не поднимать эту тему, если только подобный разговор никак нельзя будет обойти.

— Тебе звонят, Тони, — сказал терпеливый Энди, которому порой угрожало превратиться в моего секретаря.

Это была Антуанетта из «Трехчасовой жизни», и в этот раз она была гораздо менее терпима к моей постоянной нерешительности, давая понять, что у них есть материал на следующий день и они могут обойтись без таких слюнтяев, как я.