Уик-энд феерической страсти - Сара М. Андерсон

Если кто-то действительно захочет шантажировать ее, то у него появился отличный шанс.

Да, Кэролайн прекрасно знала, что ей необходимо держать с Томом дистанцию. Он только что отстранился от нее, и поступил правильно.

Но сегодня в душе, занимаясь с ним любовью, она начала верить, что их с Томом отношения вышли на новый уровень. Именно поэтому ее так обидела его холодность.

– Работа должна быть для меня важнее всего, – продолжал он, еще сильнее расстраивая ее. – Что касается моих чувств к тебе…

О, по крайней мере, он признался, что испытывает к ней чувства. Вероятно, она может на что-то рассчитывать.

– Я понимаю тебя, – сказала Кэролайн. – Мы оба должны работать. Я просто ненадолго забыла об этом.

Ей показалось, что Том заметно успокоился.

– Мне легко забыть обо всем, когда я с тобой, – ответил он. – Но когда мы вернемся в Пьерр…

Да. Когда они приедут в Пьерр, она снова станет судьей Дженнингс, а он вернется к обязанностям агента Желтая Птица.

– Четырнадцать. – Том бросил маленькую сумку с записывающими устройствами на письменный стол Джеймса Карлсена. – В ее доме было четырнадцать камер слежения.

Том едва сдерживал ярость.

Карлсен внимательно посмотрел на него и приподнял бровь.

– По-моему, многовато.

– Многовато? Две камеры были установлены в ванной комнате, одна в душе и еще одна на унитазе. И три камеры в спальне! Мы с тобой отлично знаем, для чего ее кровать просматривалась с трех разных углов!

Несколько лет назад Роузбад Доннелли и ее мужа Дэна тайком снимали, а потом пленка была использована в попытке шантажа Роузбад. Ее заставляли закрыть судебное дело против энергетической компании. Она тогда пришла к Карлсену и Тому за помощью.

Одна минута из частной жизни Роузбад чуть не стоила ей карьеры. Тогда Карлсен и Том решили, что они наконец нашли человека, который подкупал судей. Дядя Дэна Армстронга, Сесил, был отъявленным негодяем. Он годами шантажировал людей и подкупал судей, в том числе судью, который сделал из всей судебной системы посмешище, использовав Мэгги.

Теперь было ясно, что подкуп и шантаж судей продолжается. Четырнадцать камер в доме Кэролайн тому доказательство.

Том сидел в кресле напротив стола Джеймса, дрожа от едва сдерживаемого гнева. Он готов был прибегнуть к насилию, хотя редко поступал необдуманно. Однако сейчас ему хотелось просто пристрелить злоумышленника.

Что случилось бы, если бы он позволил Кэролайн убедить себя в том, что ей померещилось, будто в ее доме побывал посторонний? Что случилось бы, если бы он оставил ее дома в прошедший уик-энд? Если бы он расстался с ней в понедельник утром и один поехал в Вашингтон?

Он правильно сделал, взяв ее с собой. Четырнадцать камер слежения подтверждают его правоту. Но из-за него Кэролайн по-прежнему рискует.

– Кажется, ты слишком расстроился, – небрежно произнес Карлсен, поднимая сумку. – Как отреагировала судья Дженнингс, когда узнала, сколько камер ты нашел в ее доме?

– Я еще ничего ей не сказал.

Том не был уверен, что сможет сообщить ей об этом, потому что знал, как она отреагирует. Кэролайн потеряет покой. Она не сможет спать, принимать душ и вообще жить в своем доме.

Она не сможет вести себя так раскованно, как вела себя с ним в этот уик-энд. Когда она разделась и плавала в его бассейне под лучами закатного солнца. Или когда уселась на него верхом и стонала от удовольствия. Или в Вашингтоне, когда он заплатил черт знает сколько денег за ее платья и драгоценности, чтобы представить ее своим тестю и теще.

Или когда они занимались любовью в душе.

Если он расскажет Кэролайн о камерах слежения, она перестанет быть самой собой.

Он не знал наверняка, когда Карлсен замолчал. Прошло несколько секунд, а может, и минут. Том поднял голову и увидел, что его старинный друг пристально смотрит на него. С любым другим человеком Том мог притворяться. Но Карлсен не идиот, к тому же они слишком хорошо знали друг друга.

Том обхватил голову руками, стараясь успокоиться и собраться с мыслями. Но ему не удалось ни то ни другое. Он потерял покой в тот момент, когда Кэролайн позвонила ему в пятницу и говорила с ним тихо и испуганно.

Черт побери, кого он обманывает? Он перестал объективно воспринимать Кэролайн Дженнингс с тех самых пор, как впервые увидел ее в зале суда.

А после того, как Том провел с ней четыре дня, он не сможет притворяться, будто она ему безразлична.

– Ты когда-нибудь вспоминаешь ее? – спросил Том. – Я говорю о Стефани.

– Вспоминаю, – ответил Карлсен. – Она была хорошей женщиной.

Снова воцарилось молчание.

Как правило, молчание Тома устраивало. Лучше всего он умел ждать. Что такое несколько минут, если надеешься заставить кого-то выговориться и тем самым совершить ошибку?

Но теперь этим кем-то был он сам.

– Как ты думаешь…

Том сглотнул, вспомнив, как выглядела Стефани на той последней вечеринке. На ней было шелковистое голубое коктейльное платье и сапфиры ее матери в тон. Стефани сказала ему, что она устала и хочет уехать, однако она снисходительно улыбнулась, когда он заявил, что ему необходимо решить кое-какие дела. Он предложил ей отправиться домой на своей машине, а сам решил взять такси.

Стефани поцеловала его на прощание, но не в губы, а в щеку.

А потом она ушла.

Том любил свою жену всем сердцем. Но они прожили вместе всего четыре года. Этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно.

Тогда Том решил, что его работа важнее Стефани. Он был обязан поехать с ней, но не поехал. Он гонялся за уликами, думая, что у подозреваемого развяжется язык под воздействием алкоголя.

Стоило ли это жизни его жены? Том даже не помнил, какое расследование тогда проводил. Он его не закончил. Он горевал после потери Стефани.

Нет. Работа не стоит таких жертв. А ведь Марк Резерфорд говорил ему об этом.

– Она хотела бы, чтобы ты продолжал жить.

Том поднял глаза и увидел, что Карлсен уже не сидит на своем месте. Он стоял, прислонившись к столу, и смотрел на Тома с нескрываемым беспокойством.

– Прошло почти десять лет, Том.

Карлсен почти в точности повторял слова Марка. Том грустно рассмеялся:

– Я не хандрил. Я постоянно был занят.

Карлсен снисходительно улыбнулся:

– Да, у тебя есть работа. Но неужели ты собираешься работать вечно?

– Я доведу расследование до конца. – Тому было легче думать о работе и коррупции, от которой пострадали люди, чем о своей невосполнимой потере и собственной вине.