Лицом к лицу со страхом. Путеводитель на пути к близости - Томас Троуб

Стыд также возникает из многих форм эмоционального насилия. Нелюбовь или неприязнь – самая экстремальная форма эмоционального насилия, но оно происходит и каждый раз, когда жизненная энергия нашего Ребенка приглушается. Это случается, когда любое чувство, такое как радость, страх, сексуальность или гнев, не признается существующим и подавляется. Когда родитель осуждает наш естественный дар и личные качества и пытается переплавить нас в соответствии со своими амбициями и ценностями. Формой насилия является и то, когда у родителя нет на нас времени, или когда он не слушает, о чем мы с ним говорим, или он снисходит до ребенка, основываясь на убеждении, что дети слишком незрелы, чтобы иметь собственные мнения и чувства.

Когда я начал терапию, мой терапевт спросил меня о детстве.

– У меня было прекрасное воспитание, – ответил я. – Мои родители были потрясающими людьми и остались такими до сих пор.

И потом я пустился в пространную лекцию о положительных качествах моих отца и матери. Мне все еще трудно осознать, через что я прошел, потому что я подлинно люблю этих двух людей. Мне хочется их защищать и оправдывать. Хотя обвинение родителей за их ошибки и неудачи ничем не поможет, мы должны признать существование вещей, из-за которых глубоко потеряли контакт с собой. Для нашего исцеления чрезвычайно важно увидеть, как мы перечеркнули себя, чтобы жить их жизнью вместо своей собственной. Чтобы расцвести и найти самого себя, предстоит заново прочувствовать боль нашего Ребенка, который не получал того, в чем нуждался. Мы должны узнать и пережить собственную историю.

Мы переняли страхи, подавления, чувство долга и обязанности от наших родителей, учителей, священников и политиков. Наша развивающаяся индивидуальность и подлинность были смяты обществом. У нас не было выбора Мы променяли свою энергию, жизненность и спонтанность на «любовь». Вместо того чтобы расцвести в своей природе, мы стали теми, кем нас ожидали видеть, и теми, кем нас заставили стать. Бессознательно мы пошли на компромисс ради выживания. Мы забыли, кто мы такие на самом деле. Мы подчинились и стали хорошими гражданами, хорошими детьми и хорошими студентами. Даже наш бунт был только реакцией на внешние силы. Мы потеряли внутреннюю радость, доверие и любовь к самим себе.

Наши родители (или кто угодно другой, сыгравший роль в нашем детстве) воспитывали нас с самыми лучшими намерениями. Они понятия не имели о том, насколько сами заблуждаются. Их также стыдили и подавляли собственные родители, учителя и религиозные фигуры. Недостаток любви и понимания, насилие и пренебрежение исходят не из плохих намерений, но из унаследованной подавленности. Мы живем в мире, в котором любовь и свобода не входят в ценности повседневной жизни. Наше общество в самой его основе озабочено производством хорошо функционирующих и хорошо приспособленных людей, соответствующих нормам, основанным на глубоком подавлении естественных и важных энергий. Разочарования как результат этих подавлений должны когда-нибудь всплыть на поверхность. И они всплывают в воспитании ребенка

Во многих случаях родители сделали для нас все, что только было в их силах, и дали нам самое лучшее детство, которое только сумели. Что им еще оставалось, кроме как вырастить нас на собственных ценностях? Многие родители искренне верили, что твердая дисциплина и даже физическое наказание необходимы, чтобы у ребенка был хороший характер. Как красиво отметила Элис Миллер, стыд вызывается не только тем, что наши родители и учителя подавлены и больны; это общесоциальные явления. Действительно, «стыжение» – это форма воспитания детей, принятая почти во всех культурах. По большому счету, перемену принесет – и уже приносит – только повсеместная осведомленность о работе стыда. А также понимание, что детям нужно выработать собственные интуитивные дарования и сформировать личные ценности.

Чувствуя стыд, мы либо взрывали, либо зарывали энергию – «раздувались» или «сдувались». Вместо того, чтобы позволить энергии течь естественно и спонтанно, мы компенсировали или выбирали подавленность. Те, кто «сдувался», приходили к работе над стыдом более охотно, потому что в подавленном состоянии легче увидеть и осознать, над чем необходимо работать.

Когда мы не получаем любящего отражения в ответ, что-то в самом нашем ядре начинает сжиматься. Мы прекращаем доверять своим восприятиям и энергии. Мы можем потерять всякую связь с чувствами или видеть и чувствовать, но не доверять себе. Это невероятно глубокая рана. Вместо того чтобы течь в энергии подлинно и спонтанно, мы становимся стеснительными, смущенными, чрезмерно сдержанными и неуверенными. Нас ограничивает стыд, и, оказываясь в отношениях или в ситуациях, мы не способны выражать чувства или просто не можем найти слов. Мы осуждаем себя, потому что «не можем чувствовать» или «не можем общаться», и другой может казаться гораздо более сонастроенным со своими чувствами. Это ведет к сравнению и соревнованию. Узел внутри становится более и более тугим; мы не знаем, что чувствуем, или не можем выразить себя. Мы судим себя и тем самым роем себе яму глубже и глубже. Если является кто-то и говорит: «Ты слишком в голове», или: «Вернись в энергию», то это помогает мало. Находясь глубоко в стыде, мы забываем, что есть какой-то другой способ чувствовать, кроме как быть униженным. Мы шли на компромисс так долго и привычно, что просто не можем себе представить состояния самоуважения и достоинства Мы привыкли подвергаться унижению и насилию и ожидаем этого. Рана так глубока и так ошеломляюща, что мы думаем, что она никогда не будет исцелена.

Что еще хуже, стыд упрочивает стыд. Скованные стыдом, мы можем легко соскользнуть в роль клоуна или нищего. Мы пытаемся привлечь внимание тех, кто заставляет нас чувствовать себя ниже. Мы находимся в глупом и унизительном положении, другой человек нас отвергает, и мы чувствуем еще больше стыда. В таких ситуациях мы просто укрепляем собственную низкую самооценку. Я помню попытки заставить стыд уйти, напуская на себя «крутизну» или стремясь «все организовать». Это не помогало. Я ненавидел себя, когда видел, как я себя унижал, но ничего не мог сделать.

В то время как одна сторона «сдувается» и становится сплющенной, другая может «раздуваться» и вырабатывать стиль компенсаций, прикрывающих стыд. Гораздо труднее узнать наши внутренние стыд и боль, если мы привыкли к определенному стилю жизни, – часто успешному, – чтобы избежать чувствования стыда или столкновения с ним. В мире «победителей» и «проигравших» нет пространства для исследования стыда. Когда я оглядываюсь на годы школы и колледжа, кажется, что все, что я вообще когда-либо делал, было компенсацией стыда. Я нахожу, что люди, которые снаружи выглядят самыми собранными и контролирующими себя и обстоятельства, несут самые глубокие раны стыда. Только когда жизнь высоко компенсирующего человека начинает разваливаться на части из-за отвержения в любви, поражения в работе, болезни или несчастного случая, он, в конце концов, начинает сталкиваться со стыдом.