Летние обманы - Бернхард Шлинк

Подъехав к библиотеке, он погудел. Дочка фермера стояла на крыльце с другими девушками. Она помахала рукой, остальные таращились с крыльца. На обратном пути она сообщила ему, как удивились все подружки, когда узнали, что они с женой, оказывается, писатели и живут тут рядом. Не сможет ли он или его жена прийти как-нибудь в школу и рассказать про то, как это люди пишут книги? У них в школе уже побывали женщина-доктор, один архитектор и одна актриса.

— Нет, — отрезал он с излишней резкостью, — не сможем.

Высадив девушку и загрузив свои покупки, он, уже один, доехал до обзорной площадки, с которой открывался широкий вид, и, против обыкновения, остановился на пустой парковке. Перед ним простирались спускающиеся в просторную долину пестрые леса, которые на той стороне вновь взбирались в гору, сияя своим многоцветным нарядом со склонов первой гряды. На второй гряде яркость красок меркла, вдали же лес и горы сливались с бледно-голубым небом. Над долиной кружил ястреб.

Фермер, увлекавшийся краеведением, рассказывал ему как-то о неожиданном наступлении зимы в 1876 году, когда снег выпал в самый разгар бабьего лета. Сначала, на радость детишкам, полетели редкие снежинки, затем они стали падать все гуще и гуще, пока все не занесло снегом, дороги стали непроходимыми, а дома очутились в снежном плену. Из тех, кого снегопад застал в пути, ни у кого не было шанса спастись, но и среди тех, кого занесло в домах, некоторые замерзли насмерть. Отдельные дома были расположены вдалеке от всех дорог, и только весной после оттепели некоторые из их обитателей смогли выбраться в деревню.

Он посмотрел на небо. Ах, вот бы сейчас пошел снег! Сперва слабенький, чтобы все путники успели добраться до дому, а потом так густо, что дороги на много дней сделаются не проезжими для машин! А там под тяжестью снега сломалась бы ветка и оборвала новую телефонную линию. Чтобы никто не мог известить Кейт о премии и вызвать ее на вручение, никто не мог бы затащить ее в город, где начнутся всякие интервью, ток-шоу и банкеты! Потом, когда стает снег, премия попадет к Кейт и доставит им не меньшую радость, чем если бы это случилось сейчас. Но к тому времени ажиотаж уже схлынет, и их мир уцелеет.

После заката он продолжил обратный путь. Съехав с широкого шоссе на узкое, он по щебеночной дороге направился через лощину. Но, не проехав ее до конца, остановился и вылез из машины. Вдоль дороги на высоте трех метров на новеньких, еще не успевших потемнеть столбах был протянут телефонный провод. Для того чтобы провести телефон, было срублено несколько деревьев, кое-где отпилены лишние ветки. Но рядом с телефонной линией все же остались деревья.

Он выбрал сосну с голыми ветвями — высокую, покосившуюся, сухостойную. Привязав трос одним концом к дереву, а другим — к сцепному устройству, он включил четырехколесный привод и тронулся вперед. Мотор взревел и замолк. Он дернул еще раз, мотор снова взревел и умолк. На третьей попытке колеса забуксовали. Он вылез, нашел среди набора аварийных инструментов складную штыковую лопату, потыкал почву у подножия дерева и наткнулся на скалу, в трещины которой сосна вцепилась корнями. Пытаясь расшатать корни, он подкапывался под них, налегал на лопату, тряс ствол, чтобы выкорчевать сосну. Его рубашка, свитер, брюки — все стало мокрым от пота. Если бы хоть видеть получше! На дороге темнело.

Он вернулся в машину, снова рванул вперед, натягивая трос, откатился назад и опять дернул. Рывок — откат, рывок — откат. Пот заливал ему глаза вперемешку со слезами бессильной злости: на дерево, на мир, который никак не хочет оставить в покое его и Кейт! Он дергал вперед и откатывал назад, дергал, откатывал. Только бы этого не услышали Кейт и Рита! Только бы Кейт не позвонила фермеру или в магазин! Он никогда еще не задерживался так долго, чтобы возвращаться домой затемно. Только бы она не вздумала никому позвонить!

Без всякого предупреждения неподдававшееся и ни разу не дрогнувшее дерево внезапно опрокинулось. Оно рухнуло на телефонный провод там, где тот был прикреплен к одному из столбов, и тогда дерево вместе с мачтой стали клониться, пока не оборвали провод. Он добился, чего хотел. Добьется и всего остального. Сколько же в нем, оказывается, скрытых сил! Еще какая силища!

Он вылез из машины, отвязал трос, убрал трос и лопату и поехал домой. Еще издалека он увидел светящиеся окна родного дома. Жена и дочь, как всегда, уже вышли его встречать, и, как всегда, Рита кинулась к нему в объятия. Все хорошо…

На другой день Кейт только вечером спросила его, почему не работают телефон и Интернет. По утрам она ни на что не отвлекалась от работы и только к середине дня принималась проверять электронную почту.

— Сейчас посмотрю.

Он встал, поковырялся в распределительных коробках, повозился с кабелями и ничего не обнаружил.

— Я могу завтра съездить в город и позвать мастера.

— Тогда у меня опять полдня пропадет. Лучше подожди. Иногда техника сама собой приходит в порядок.

Прошло несколько дней, но техника сама собой так и не пришла в порядок. Тут уж Кейт начала его торопить:

— И если поедешь завтра с утра, то узнай, нет ли здесь хоть какой-нибудь сети, которой мы можем воспользоваться. Без мобильника все-таки совершенно невозможно.

Они сами сначала радовались, что у них в доме и на участке звонки по мобильнику не принимаются. Что здесь до них никто не может дозвониться и в любой момент куда-нибудь вытребовать. Что в какие-то часы они не снимали трубку обыкновенного телефона и не установили у себя автоответчика. Что им не приносили почту, а они сами ее забирали. А теперь вдруг Кейт понадобился мобильник?

Они лежали в кровати, и Кейт выключила свет. Он зажег лампу:

— Ты правда хочешь, чтобы опять стало как в Нью-Йорке?

Не слыша ответа, он не мог решить — то ли она не поняла его вопроса, то ли не хочет отвечать.

— Я хотел сказать…

— В Нью-Йорке секс был лучше. Нам не терпелось дорваться друг до друга. А здесь… Здесь мы словно давно женатые: ласка есть, а страсти уже нет. Словно мы растеряли страстность.

Он огорчился. Да, их секс стал спокойнее — спокойнее и нежнее. В Нью-Йорке они набрасывались друг на друга с лихорадочной жадностью, и в этом была своя прелесть, как и вообще в городской жизни с ее лихорадкой и жадностью. Здесь и там их секс был таким же, как жизнь, которую они вели, и если Кейт соскучилась по лихорадочной жадности, то, наверное, этого ей не хватает не только в сексе. Неужели покой ей был нужен только затем, чтобы написать свою книгу? Может быть, закончив книгу, она теперь готова покончить и с сельской жизнью? Его огорчение сменилось страхом.

— Я бы и сам рад почаще с тобой спать. Мне часто хочется ворваться к тебе в комнату, схватить тебя в охапку, чтобы ты обняла меня за шею и я бы отнес тебя на кровать. Я бы…

— Знаю. Я не в том смысле это сказала. Вот закончу книжку, и тогда все опять будет хорошо. Ты не тревожься.

Кейт пришла к нему в объятия, и они спали друг с другом. Когда он наутро проснулся, она уже не спала и смотрела на него. Она ничего не сказала, и он тоже повернулся к ней лицом и стал молча на нее смотреть. Он не мог прочесть у нее по глазам, что она думает и чувствует, и только старался не выдать себя, чтобы она по глазам не увидела его страха. Вчера он не поверил ее словам, будто она сказала это не в том смысле, не верил и сегодня. Его страх был полон неутолимого желания. Ее темноглазое лицо с этим высоким лбом, надменно вскинутыми бровями, длинным носом, крупным ртом и подбородком, то гладким, то, смотря по настроению Кейт, напрягшимся или наморщенным, представляло собой тот ландшафт, среди которого жила его любовь. В нем ей было радостно и светло, когда лицо Кейт открыто обращалось ему навстречу, и тревожно, когда оно враждебно замыкалось при его приближении. «Лицо, — подумал он. — Всего лишь одно лицо, а заключает в себе все многообразие, какое мне требуется и какое я способен вместить». Он улыбнулся. Она, глядя на него все так же молча и серьезно, наконец обняла его за спину и притянула к себе.