По большому счету - Евгения Письменная

прямиком подбежала к Геращенко и, переведя дыхание, зашептала:

– Виктор Владимирович, вас срочно вызывает Виктор Степанович!

Геращенко удивленно смотрел на испуганную женщину. «И впрямь круглые глаза», – подумал он, вспомнив устоявшийся фразеологизм «делать круглые глаза». И тут же ответил:

– Куда вызывает? Он же в отпуске.

Геращенко прекрасно знал, что Черномырдин в отпуске. Они расстались два дня назад, когда премьер приезжал с другими членами правительства и руководством Центробанка на совещание о возможном введении фиксированного курса рубля с 1 ноября 1994 года[74]. Это совещание специально провели в Сочи, во время отпуска премьера, чтобы поговорить в спокойной обстановке и не привлекать внимания к обсуждению. Фиксированный курс настоятельно рекомендовал ввести МВФ, и вице-премьер Анатолий Чубайс считал, что надо так и сделать. Эта встреча, собственно, закончилась ничем.

Секретарша закивала головой.

– Да, сейчас он в вертолете.

– В вертолет вызывает, что ли?

Геращенко продолжал рассматривать круглые глаза: он впервые видел такие. Сосковец оценил сценку: насупленный Геращенко из-под очков с интересом изучает напуганную женщину. Он расплылся в улыбке. Кто-то из участников совещания прыснул со смеху. Но все сидели тихо, пытаясь услышать детали этого интересного разговора, который велся полушепотом.

– Не-е-е-ет, – протянула секретарша. – Он по телефону звонит из вертолета. Вертолет в Сочи. Говорит, срочно.

К всеобщему неудовольствию, Геращенко прервал увлекательную беседу, встал и проследовал за секретаршей премьер-министра Виктора Черномырдина. Одиннадцатого октября 1994 года он с самого утра, не заезжая к себе в Центральный банк, поехал в правительство на совещание Сосковца. Не прошло и получаса с начала, как вбежала секретарша с круглыми глазами.

Женщина двигалась очень быстро. Красная ковровая дорожка мелькала под ее ногами. В коридоре Геращенко старался степенно продолжить разговор.

– Насколько срочно?

– Очень срочно.

– Как сказал?

Секретарша вдруг остановилась и круто повернулась к Геращенко. Глаза стали еще круглее. Геращенко все понял.

– Матом, что ли?

Женщина молчала. Геращенко закряхтел.

– Эх-х! Значит, очень срочно.

Они быстрым шагом в полной тишине дошли до телефона.

Черномырдин на том конце трубки клокотал:

– Что там у тебя с рублем, Виктор?

Геращенко немного растерялся.

– А что у меня с рублем, Виктор Степанович?

– Чо он валится? Ты охренел, что ли?

Геращенко несколько секунд пытался осмыслить эту фразу. Хотел было ответить: «И хрен с ним, пусть валится», но решил не ерничать.

– Не знаю, Виктор Степанович. С утра вроде все было нормально.

Но Черномырдин не успокаивался.

– Ты разберись, Виктор. Срочно.

– Я на совещании у Сосковца.

– Да хрен с ним…

– С Сосковцом?

– Да чтоб тебя, с совещанием. Мне все разрывают телефон: и кремлевские, и депутаты, чтоб их. А что я им отвечу из вертолета, а?

– Хорошо. Разберусь.

Голос Черномырдина смягчился:

– Верни, Витя, рубль на место. Верни рубль.

Геращенко опять чуть было не съязвил по поводу реального места рубля, но опять промолчал, а лишь еще раз повторил:

– Разберусь.

Он положил трубку и обернулся. Секретарша все это время стояла рядом. Геращенко обратил внимание, что глаза у нее стали обычными, а не такими круглыми, как несколько минут назад. Он обратился к ней:

– Как вас зовут?

Женщина мягким голосом ответила:

– Елена Сергеевна.

– Елена Сергеевна, можно позвонить?

Секретарша согласно кивнула и вышла из комнаты.

Но никто на звонки Геращенко не отвечал: ни его заместитель Дмитрий Тулин, ни директор департамента иностранных операций Центробанка Александр Потемкин[75]. Геращенко злился:

– Где их черт носит?

Инна Борисовна, секретарь Геращенко, обещала быстро всех разыскать. Только спустя десять минут на связь вышел Тулин. Он рассказал, что сегодня утром спрос на валюту превышал предложение на 311,45 миллиона долларов, и для удержания курса рубля надо было продать долларов на эту сумму из резервов ЦБ[76]. Удерживать курс за счет интервенций было бы авантюрой: при таких манипуляциях весь валютный резерв исчерпался бы в течение шести торговых дней. Геращенко прекрасно знал, что резервов кот наплакал: с августа по начало октября валютные резервы сократились с 4,8 до 1,8 миллиарда долларов. Совокупные валютные резервы Российской Федерации составляли 3,6 миллиарда долларов и покрывали только 12 % рублевой денежной массы. Поэтому Тулин и Потемкин решили отпустить курс и создать возможность достижения равновесной его величины за счет рыночного поведения участников торгов. Они рассчитывали, что рынок будет реагировать: снимать покупки или добавлять на продажу только на очень высоких значениях.

– И что вы молчите? Не могли мне позвонить? – уже кричал в трубку Геращенко. – Я должен со знанием дела ответить руководству страны: «Рубль падает – и пусть падает». А то из-за вас мямлю, как дурак.

Геращенко бросил трубку на телефонный аппарат, та подскочила. Он сухо попрощался с секретаршей Черномырдина и быстро направился к выходу. Надо было ехать разруливать ситуацию. Вообще-то он всегда считал биржу ненадежным органом, часто говорил: «Там происходит черт-те что, и никакого отношения к определению подлинной стоимости национальной валюты это не имеет». Теперь он еще раз убедился в своей правоте. «Черт-те что, черт-те что», – бормотал Геращенко, разглядывая из окна автомобиля мелькающие серые высотки Нового Арбата.

«За благодушие»

Одиннадцатое октября 1994 года навсегда войдет в финансовую историю России. Впервые резкий скачок курса рубля по отношению к доллару стал политическим процессом. Президент, Государственная Дума, Совет Безопасности, следователи МВД занимались тем фактом, что за один день на Московской международной бирже курс доллара вырос с 3081 до 3926 рублей, или почти на 30 %.

События произошли во вторник, и этот день стали называть черным вторником. Проводилась ассоциация с событиями двумя годами ранее, 22 сентября 1992 года. Казалось, что все неприятности происходят в этот день недели. Тогда рубль ослаб почти на 20 % за один день – с 205,5 до 241 рубля за доллар. В тот раз политики пережили это спокойно, было слишком много других политических проблем: полным ходом шла ваучерная приватизация. «Черный вторник» 1994 года превратился в центральный вопрос российской политики. Именно тогда впервые и навсегда курс рубля стал неотъемлемой частью политической системы. Осознание, что обменный курс и волатильность воздействуют на миллионы людей, их поведение и настроение, пришло именно тогда.

Пока вертолет с рассвирепевшим Черномырдиным приземлялся в Сочи, а автомобиль со злым Геращенко ехал по Новому Арбату, Потемкин и Тулин решили провести так называемые залповые продажи валюты крупными суммами. После первых крупных продаж – по двадцать миллионов долларов – участники торгов психологически не выдержали, и началась массовая продажа валюты. Биржевой фиксинг курса остановился на планке 3926 рублей за доллар. Всего в этот день Центральный банк продал восемьдесят миллионов долларов[77]. Через полчаса после полудня валютные торги закончились. Они длились немногим более двух часов.

Все утихло. Началось осознание этих сумасшедших двух часов.

После обеда Геращенко собрал всех своих зампредов и ответственных за валютный рынок, приехал первый заместитель министра финансов Андрей Вавилов. На скорую руку разработали меры по стабилизации валютного рынка. В первую очередь выпустили новый порядок покупки валюты на Московской межбанковской валютной бирже (ММВБ). Впредь банки могли приобретать иностранную валюту только в пределах собственных средств, находящихся на клиринговом счете ММВБ. Эта мера помогла бы осадить пыл спекулянтов. Письмо с таким указанием ЦБ сразу же ушло на биржу. Во вторую очередь было