Хорошее время, чтобы умереть - Марина Серова

Хозяин внимательно посмотрел мне в глаза.

– Хороший вопрос. И я вам на него отвечу. Да, вы правы, я очень сильно расстроился, впрочем, как все мы – моя супруга, сын, его жена. Даже их дочка – все! Да и как было не расстроиться?! Это же такая семейка – врагу не пожелаешь в такую попасть. Ведь именно тогда наш Ромка и начал пить, а раньше-то – ни-ни! Спортом занимался, соревнования у него там всякие были, тренировки, режим… Но никто из нас ее не убивал, запомните! Мы не такие! Мы – люди честные, мы всегда… своим трудом… никаких воров и убийц в нашем роду не было! М-мы… М-мы…

Я заметила, что хозяин как-то уж чересчур разволновался, начал даже заикаться, и я поспешила успокоить Валерия Павловича.

– Да, я вижу, что у вас – хорошая семья, вы не волнуйтесь так. Внука вашего я обязательно вытащу из беды, разумеется, при условии, что он действительно не убивал Ахолию Ивановну. Но если вдруг окажется…

– Он не убивал! – почти закричал хозяин.

Тут в комнату вбежала его супруга, кинула на меня гневный взгляд и бросилась к мужу:

– Валерий, немедленно перестань волноваться, тебе нельзя: у тебя может подскочить давление. Я тебе полчаса назад укол сделала…

– Все в порядке, я держу себя в руках.

Элла Ивановна повернулась ко мне:

– Татьяна, Валерия Павловича нельзя расстраивать… Если вам нетрудно будет передать Ромочке посылочку… Тут вот носки, теплая рубашка, печенье, баночка варенья…

– Хорошо, – сказала я, вставая, – все передам, не волнуйтесь, я же обещала.

Я взяла из рук хозяйки пакет и направилась к выходу.

По дороге домой я все думала о Валерии Павловиче. В общем-то, он, если честно, тоже мало похож на убийцу. Конечно, скорее всего мне придется прокатиться на его дачу и поговорить там со сторожем, любителем приложиться к бутылке. Возможно, сторож и не вспомнит, был ли старик в тот день в поселке, но… За Валерия Павловича был один большой плюс: он сам сказал, что он не идиот проводить свои последние годы в тюрьме, оставив супругу доживать на воле одну. Да, свояченица подгадила им, помогая их внуку с женитьбой, но, в конце концов, это же не смертельно. Она никого не убила, не сделала инвалидом! Хотя… тот факт, что Роман стал алкоголиком, тоже может быть довольно веской причиной для мести. Но не тыкать же ей за это железкой в глаз! Не Ахолия Ивановна самолично спаивала его, а родители Насти. Тогда уж скорее нужно было пришить их! То-то было бы радости их соседке Пелагее Петровне!

* * *

Утром около девяти я остановила машину возле дома, где жила Ахолия Ивановна. Андрея еще не было. Я вышла из машины. Был прохладный пасмурный денек, шел мелкий снежок, который, правда, быстро таял, потому что температура была все-таки плюсовая. Я подняла воротник куртки. Если Андрюша опоздает, а это он может, мне придется какое-то время торчать здесь одной. И, пожалуй, сяду все-таки в салон: неприятно, когда на непокрытую голову падает мокрый снег.

Я уже собралась действительно сесть в машину, чтобы дожидаться моего друга там, в тепле и под музыку, как вдруг заметила знакомую высокую фигуру. Человек шел вдоль дома Ахолии Ивановны. Это был некто Кузякин Григорий Аполлонович, продюсер и музыкант, фигура в нашем Тарасове довольно известная. Не скажу, кто, когда и на какой тусовке нас познакомил, но, помню, однажды я была представлена этому гению эстрадного искусства, и гений даже сделал попытку немного поухлестывать за мной. Однако господину продюсеру не повезло: я по природе не любительница завязывать романы с людьми на двадцать лет старше себя, и я вежливо дала понять Григорию Аполлоновичу, что продюсерство и частный сыск – вещи практически несовместимые. Кузякин осведомился на всякий случай, есть ли у него надежда хоть когда-нибудь быть, так сказать, допущенным к телу, к моему телу, но я избавила его от всяких иллюзий на мой счет. После этого мы, как принято говорить в таких случаях, остались друзьями и, встречаясь изредка в компании общих знакомых, общались исключительно в рамках этой категории. Григорий, как он сам просил называть его, продолжал оказывать мне некоторые знаки внимания, я принимала их несколько сдержанно, не давая дистанции между нами уменьшиться ни на миллиметр, и на этом наши отношения и заканчивались.

Я решила окликнуть Кузякина: если уж мне предстоит торчать здесь в ожидании Мельникова, так пусть хоть первый скрасит мое гордое одиночество.

– Григорий!

Продюсер повернул голову в мою сторону, на его лице с аккуратной профессорской бородкой и усами отразилось крайнее удивление. Он подошел ко мне и театрально раскланялся:

– Бон матен, мадемуазель.

Говорят, Кузякину уже стукнул «полтинник». Хотя он это тщательно скрывал, ни под каким предлогом не позволял касаться вопроса его возраста и всегда говорил о себе с загадочной улыбкой Моны Лизы, что он мужчина в полном расцвете сил, как человеческих, так и творческих. Он носил модные твидовые пиджаки и джинсы, экстравагантные джемпера и яркие шейные платки, а также ботинки на платформе или высоком каблуке. Многие считали его щеголем, и не без основания. У продюсера были длинные черные волосы, чуть тронутые на висках сединой, правда, кое-кто уверял, что эта седина – результат искусной работы стилиста. Впрочем, седина Кузякину шла, и вообще, многие находили его мужчиной довольно интересным, его темно-карие выразительные глаза контрастировали с бледностью его кожи, орлиный нос делал его похожим на горца, и если бы он задался целью завести себе жену, я думаю, это ему вполне удалось бы. Но господин продюсер ухаживал исключительно за молоденькими девушками, про которых сам говорил, что замуж им еще рано, а злые языки разносили по городу слухи, что он долго не задерживается ни на одной кандидатуре и ни одной из своих пассий еще не сделал официального предложения руки и сердца. Так это или нет, утверждать не берусь, поскольку вообще не интересуюсь подобными типами, но тот факт, что Кузякин в свои «далеко за сорок» все еще оставался интересным состоятельным холостяком, как говорится, имел место быть.

– Бон, бон, Григорий.

Кузякин чему-то усмехнулся и смерил меня оценивающим, довольно беспардонным взглядом.

– Коман сава, мадемуазель?

– Может, все-таки перейдем на русский? – предложила я.

– Может, и перейдем… – Продюсер скривил тонкие губы в подобии улыбки. – Кстати, хорошо выглядишь, Танюша. Я бы даже сказал: прекрасно! Шарман!.. Так как, говоришь, дела?

– Не жалуюсь.

– И это правильно! Зачем горевать и жаловаться на судьбу? Лучше наслаждаться жизнью в полной мере, не спа, ма шер?

– Слушай, Григорий, у меня, знаешь, по понедельникам с французским туго, так что…

– Понял, понял! – Кузякин попытался обольстить меня своей белозубой улыбкой голливудской звезды.

– А ты каким ветром здесь? – поинтересовалась я, чтобы как-то поддержать разговор. – Насколько мне известно, ты живешь в центре.

– А у меня приятель здесь недалеко, буквально в соседнем доме. Вот решил навестить его…