Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

Занкан внимательно выслушал Эуду.

— Сегодня сделаешь то же самое. Не своди с него глаз, скоро он проснется, — после некоторого раздумья сказал Занкан.

То, что рассказал Занкану на другой день Эуда, было точным повторением предыдущего отчета.

Еще семь дней и семь ночей ходил хвостом за княжичем Эуда, и его донесения тревожили Занкану душу. Наконец он решил сам проследить за Юрием — бывало, до самого рассвета длилась слежка. И Занкан Зорабабели, сын Мордехая, всерьез задумался: царский дарбази поручил ему немедля привезти в Тбилиси Юрия Боголюбского, но, увидев, как предается княжич бражничеству, засомневался, стоило ли обращаться к этому поклоннику Бахуса с предложением стать зятем всех грузин? С другой стороны, царский дарбази послал Занкана не на разведку, а с весьма определенным заданием — привезти Юрия в Грузию.

Как ему быть, что делать?!

В пятницу утром, закончив молитву, он послал к Боголюбским Эуду с дарами, а потом заявился и сам — хотел поговорить с княжичем.

Княжич встретил Занкана с улыбкой, был вежлив и предупредителен, но беседы не получилось — потухший взор, замедленная реакция, неспособность поддержать беседу не располагали к разговору.

А Занкан заговорил о придуманной им причине своего визита — не посоветуют ли они ему, к кому в земле русской можно обратиться, кто мог бы помочь ему в закупке пушнины, ибо он, Занкан, хочет открыть торговлю русской пушниной в Византии. Княжич пустыми глазами смотрел на Занкана. Сидел, как бы одеревенев. «Похоже, он не понял меня, — подумал Занкан и добавил: — В ваших краях замечательные меха».

Екатерина Ивановна сидела молча, понурившись. Княжич покачал головой — все, мол, понятно, но не произнес ни слова. Спустя некоторое время княгиня подняла голову.

— Ныне там — только наши враги, — грустно проговорила она. — Друзья у нас были, пока мы правили.

«О возвращении престола они и не мечтают», — подумал Занкан. Княжич хлопнул в ладоши, и слуга внес напитки. Княжич дрожащей рукой наполнил деревянный кубок, что-то пробурчал про себя и залпом осушил его.

— Неужели никого из прежних друзей не осталось? — подивился Занкан.

— Остались, но нас избегают, чураются, — ответила Екатерина Ивановна.

Занкан смотрел на княжича. Взгляд у того зажегся, щеки порозовели.

— Так-то! — проговорил он и снова наполнил кубок. — Так-то! Не желают знаться с нами — не надо! Разве мы что-нибудь теряем от этого?! Будем здоровы! — и снова залпом осушил кубок.

Екатерина Ивановна тяжело вздохнула:

— Мы и не смотрим в ту сторону.

«Нет, они уже распрощались с мыслью о троне!» — снова подумал Занкан.

— Дядя мой — человек недоверчивый, если что заподозрит — не простит… И здесь нас достанет, — разговорился княжич, снова наполняя кубок, — так что надо сидеть тише мыши, никуда не соваться, никому не мешать, это главное. — Он улыбнулся, выпил, зажмурился и, через несколько секунд открыв глаза, снова улыбнулся.

— Нам здесь неплохо живется, местный правитель благоволит к нам, — виновато улыбнулась Екатерина Ивановна, — у кипчаков есть обычай: если уж они приняли тебя, будут верны до гробовой доски.

— Выходит, трон… — Занкан прервал себя, пожалев, что произнес это слово, и, улыбнувшись, сказал совершенно иное, — впрочем, все может повернуться по-другому.

— Трон не возвращают с помощью водки! — со злостью произнесла бывшая государыня и, хлопнув в ладони, вызвала слугу, велела вынести напитки. Княжич быстро опорожнил свой кубок, который держал в руке. Слуга положил пустой кубок на поднос и уставился на нетронутый сосуд Занкана.

— Этот оставь, остальное унеси! — приказала княгиня.

Княжич развалился на стуле и затянул песню — непонятную для Занкана, заунывную, тоскливую.

Занкан удрученно, с грустью смотрел на княжича, а перед его глазами стояла солнцеликая Тамар.

Абуласан не находил себе места. Он послал трех гонцов к трем членам царского дарбази:

— Ежели они сидят, пусть немедленно встанут и поспешат сюда, ежели они на ногах, пусть не садятся и, не теряя времени, едут сюда!

Вот уже сколько времени, как гонцы умчались выполнять его поручение, а этих троих все нет и нет.

Абуласан в плохом настроении, и это понятно: сколько раз он читал-перечитывал послание Занкана Зорабабели, но так ничего и не понял. Не понял он и того, почему, с какой целью Занкан прислал это письмо, что хотел им сказать? Он еще раз пробежал его глазами: «Достопочтенный державный Абуласан, амир Картли и правитель Тбилиси, член царского дарбази, могущество царицы Тамар…» Абуласан вновь перечитал эту фразу. Что она означает, что он хотел ею сказать? На что намекает? Нет, он ничего не понимает! И Абуласан продолжил чтение: «Благожелатель ваш и по-прежнему верный вам Занкан Зорабабели шлет привет из земли кипчаков. По-прежнему желаю вам бодрости, силы, уничтожения врагов страны и ваших лично и считаю надобным сообщить вам: видел княжича Юрия Боголюбского, все такого же статного, лицом благообразного, но мужеством ослабевшего, поелику предался он пагубной привычке — бражничанью каждый Божий день, что, увы…»

Вошел Тимотэ, и Абуласан оторвался от письма.

— Они явились, батоно!

— Чего же ждешь, зови!

Тимотэ вышел, и в зал вошли вельможи — три члена царского дарбази.

— Привет Абуласану! Надеемся, все в порядке?! — сдержанно, с некоторым почтением осведомился Джорджикисдзе.

— Похоже, войну начинаем, иначе зачем такая спешка! — с удовольствием опустился в кресло Парнавазисдзе.

— Читайте! — Абуласан протянул им послание Занкана.

— Что-нибудь случилось? — встревожился Габаон, беря письмо.

— Читайте, читайте!

Джорджикисдзе подошел к Габаону, и они оба уткнулись в послание.

— Чуть выше подними! — попросил один другого.

— Можно подумать, не видишь! — заартачился второй.

Парнавазисдзе не выдержал, поднялся с кресла, подошел к Габаону с другого бока и тоже принялся читать. В зале воцарилась тишина. Абуласан нервно ходил из угла в угол, потом вернулся к креслу и спросил:

— Что скажете? Как объяснить это послание?

Ответом ему было молчание.

— Ну что тебе сказать, Абуласан, — после раздумья как бы про себя проговорил Парнавазисдзе, — плохой из него вестник, — добавил он, устраиваясь в кресле.

— Вы должны помнить, — горячо начал Джорджикисдзе, — я с самого начала был против, не нравится мне этот Зорабабели, объясните, почему мы должны были посылать его? — Но ответа он не услышал. — Почему молчите, скажите наконец правду!

«Правду ему подавай, — думал Абуласан, — они полагают, что правда — это одинокое яблоко, висящее на дереве, и не ведают того, что у истины, как у плода фаната, масса зерен». А вслух произнес: