Любовь с чистого листа - Кейт Клейборн

Под надписью есть еще одна, почти выцветшая — на прогулке я ее даже не заметила. Скромные узкие заглавные буквы. Прочитав, почти сразу же улыбаюсь, а Рид, наверное, наоборот, нахмурился.

Интересно, что эта строка для него значит. Она гласит В СТИЛЕ НЬЮ-ЙОРКА.

Кто знает, может, это знак?

♥ ♥ ♥

Я не спешу домой, чтобы не выглядеть слишком взбудораженной. Захожу за продуктами, веду вынужденный разговор с Триной, которая совершенно непонятно почему каждый раз показывает мне, как сильно у нее воспалился пирсинг пупка. По дороге к дому сталкиваюсь с одной из клиенток — у нее неподалеку был урок зумбы, — хвалю ее стильный спортивный наряд, в ответ она дает мне промокод на посещение закрытой вечеринки для друзей и родных в ее любимом магазине спортивной одежды. Свернув наконец на свою улицу, я встречаю соседа Артема, сидящего на корточках рядом с маленькой дочкой и доблестно пытающегося нарисовать ей единорога мелом на асфальте. Правда, голова напоминает ляжку, в которую вонзили нож, так что я считаю своим долгом вмешаться и все исправить, написав имя Артеминой дочки на изгибе спины, прямо к развевающемуся на ветру хвосту. Она хлопает и обнимает меня за колени, а Артем благодарно улыбается, и впервые за долгое время я чувствую, что неплохо провела целый час в своем СТИЛЕ НЬЮ-ЙОРКА.

Поднявшись в квартиру, достаю продукты, не поддаваясь мелочному желанию отдать часть продуктов Сибби. Делаю заметки для проекта с Ларк, отвечаю на комментарии, придумываю условия розыгрыша для нового комплекта планеров.

Затем достаю конверт и кладу присланную Ридом фотографию на кровать. Сажусь за стол, ставлю ноги на матрас и делаю глубокий вдох.

Он отвечает после первого гудка. Здоровается именно так, как я себе представляла. «Слушаю» звучит как утверждение, не как вопрос.

Слушаю, точка.

— Привет, я получила фотографию.

— Хорошо, — отвечает он. — Поблагодарю парня. — Помощника, наверное. Интересно, что думают о Риде его коллеги. Скорее всего, много ошибочного: например, что он вообще никогда не ошибается.

— Спасибо. За фотографию и за письмо.

Он отвечает не сразу, интересно, извинится ли он и по телефону тоже. Мысль об этом настолько сильная, что я неосознанно тянусь к наушникам позади меня. Если я услышу извинение из прижатого к уху телефона, это… я не знаю. Будет слишком интимно.

Но он лишь говорит:

— Пожалуйста.

Я все равно вставляю наушники и кладу телефон на стол, чтобы не пялиться на его имя на экране.

— Так, ты ездил в библиотеку.

— Да, — и прибавляет: — Люблю искать информацию, я много занимался этим в аспирантуре.

— Ты учился в аспирантуре?

— Да, в магистратуре и аспирантуре. И то, и другое в области математики. — Это не хвастовство, а завершение мысли, предвосхищение вопроса, который я задала бы, если бы он ответил просто «да». Знаю, что с цифрами у меня не очень хорошо, да и Рид не похож на лжеца, но сложно поверить, что у парня, которому на вид не больше тридцати, уже есть обе эти степени. Может, у меня не очень хорошо и с определением возраста.

— Это поможет? — спрашивает он, опередив меня. — Я про фотографию.

— Да, она замечательная. Представить себе не могу нечто настолько большое в плане работы.

— Но ты ведь можешь. Можешь сделать что-то подобное.

От его уверенности во мне я чувствую прилив тепла, но стоит мне вспомнить большую пустую стену в спальне Ларк и Кэмерона, как все тепло пропадает.

— Мне нравится работать в моем привычном масштабе. Но у этих знаков и вывесок есть чему поучиться.

— Что ты имеешь в виду?

— Они должны привлечь внимание с первого взгляда. Бросаться в глаза прохожим на улице, но не сбивать с толку, чтобы не пришлось останавливаться и изучать. Они должны запоминаться и в то же время быть простыми. В этом точно нужен баланс.

Рид тихо мычит, как бы раздумывая над моими словами.

— Я говорил с библиотекарем, которая может подсказать много из литературы по художникам вывесок. Книги о профессии, старые издания о самом мастерстве. Могу поделиться ее контактом. Надо было уже это сделать.

Несколько секунд я молчу, он молчит тоже. Если я отвечу: да, поделись, то наше с Ридом знакомство закончится на имейле или сообщении с именем и номером библиотекаря. Он бы не стал писать что-то еще. Он думает, что его миссия выполнена. Удачи и всего хорошего.

Не хочется думать о нем, таком жалком в своей неприязни к городу.

— Рид, — говорю я, не желая прощаться так быстро, но боясь спросить то, что очень хочу. Смотрю на фотографию, на буквы вывески. — Назови одну вещь, которая тебе нравится в Нью-Йорке.

Он делает глубокий вдох и быстро, почти разочарованно выдыхает. Чертовы наушники. Интимности меньше не стало.

— Мне нравится еда, — наконец произносит он. Его голос… раньше он казался мне безразличным. Но нет: у Рида глубокий, ровный и осмысленный тон, ни одно слово не произносится зря. — Я не о модных дорогих ресторанах. Мне нравится, что можно зайти в какое-то местечко, три четверти которого занимает кухня, и получить большое блюдо дешевой, но вкусной еды. Она должна быть вкусной, чтобы заведение выжило в этом городе. Еда в таких местах — это особая привилегия.

Я очень хорошо понимаю, о каких местах он говорит. Я часто хожу в такие заведения с тех пор, как переехала в Нью-Йорк, и тоже люблю их. Обшарпанные и не самые чистые на первый взгляд — так что далеко не сразу понимаешь, почему почтальон или парень из мини-маркета, или бровистка, или даже начальник чуть ли не кричат, что туда обязательно надо сходить и как вообще можно считаться приличным человеком и не сходить туда ни разу.

И ты идешь в эту забегаловку. Долго стоишь в очереди, долго выбираешь, что взять, пока завсегдатаи ждут тебя, закатив глаза. Стоишь за узкой стойкой у окна с пластиковой вилкой в руке и пробуешь самое вкусное в своей жизни блюдо, ну, или самое вкусное с тех пор, как в последний раз ел нечто подобное. Теперь уже тебе хочется кричать всем, что сюда обязательно надо сходить.

Последнего Рид, наверное, не делает, но все же. Написанное от руки письмо с извинениями, копия фотографии из библиотечного архива, прижатый к уху телефон, — ничто из этого не сближает меня с Ридом так, всего несколько слов о том, что он любит в ненавистном ему городе.

— Хорошо, — говорю я, думая, понял ли он, что я улыбаюсь. — Попробуем еще раз?

— Признаю, — произносит он сухо, поджав плечи, чтобы в очередной раз пропустить человека, — чаще всего я беру еду навынос.

Мы с Ридом стоим — и очень близко — в тесном пространстве у прилавка «Нолиты», израильской кафешки на углу улицы, которая соответствует всем пунктам из нашего телефонного разговора вчера: маленькая, большие порции, дешево. Он сказал, что часто сюда ходит, я проверила свой список знаков и ответила, что могу найти достойные поблизости.