Фаворитки - Александр Шапочкин

В этот раз, я решил не рисковать и взял на пропускном пункте такси, которое собственно и доставило меня прямиком к входу в общагу. Моего соседа, Егора Дубного в комнате не было, видимо парень опять заседал с такими же как он гиками в четыреста двадцатой, где они пару раз в неделю собирались, чтобы поводиться в настольную ролевую игру «Dungeons & Dragons».

Едва подключив к сети телефон, заряд на котором за эти три дня приказал долго жить, я хмыкнул. Быстро промотал обрушившийся на меня вал сообщений о пропущенных звонках и первым делом набрал Нинкин номер.

* * *

Повесив трубку и отложив в сторону смартфончик, я тихо выдохнул. Почему-то объяснить девушкам, где я и что со мной, оказалось куда проще, нежели последующее за этим телефонное общение с герцогом Сафроновым, тем более что они и так сами успели выяснить, куда подевался их потенциальный жених и муж. Нет, ничего криминального, просто меня ждал серьёзный воспитательный разговор, скажем так – вдогонку к прочитанной мне девчонкой из Корпуса лекции. Вроде как авансом за срезанный мне срок. Впрочем, мораль его сводилась к тому, что я сам дурак, что попался.

Заодно, ректор намекнул мне, что бы я особо не радовался шумихе поднявшейся вокруг моего выступления вовремя Гебской Компании. Далеко не всем, особенно старшекурсникам понравились успехи какого-то там «духа», а особенно то, как я обошёлся с командующим войсками и что после подобного инцидента, наше Министерство Обороны не только не настояло на моём отчислении, а наоборот, даже приставило к какой-то там награде.

Люди частенько бывают завистливыми и собственно оформлявший меня унтер-офицер в Комендатуре, оказался как раз из таковых. Этот гадёныш, всё, в общем-то, верно рассчитал и воспользовавшись ситуацией, решил слегка подпортить «знаменитости» жизнь, подловив меня на ерунде, вроде нарушение «Комендантского часа». Типа как в своё время Аль Капоне, которого никак не могли посадить за реальные преступления, подловили на неуплате налогов и с чувством выполненного долга засадили в Алькатрас.

Сам же парень, за произвол, отделался всего лишь выговором, даже без занесения в личное дело, потому как в полученных им инструкциях ничего не было и не могло быть сказано про каких-то там агентов ректора, хотя, увидев студенческую карту с красным задником, он немедленно должен был взять под козырёк и извиниться за причинённые неудобства. Но, он про подобную мелочь – просто аккуратно позабыл, а его начальство ему это можно сказать – простило. Что заставляло задуматься о наличии в Министерстве Обороны Колледжа высокопоставленных чинов, которые вовсе не собирались прощать мне ту выходку с командующим Габриэловым.

Сходив в ванную и умывшись ледяной водой, я положил студенческую карту на прямоугольник приёмника и включил компьютер. Полистав пришедшую на мой адрес электронную почту, решил оставить всё, что было связано с академическими вопросами на завтра, а сейчас заняться личными сообщениями, которых было не так уж и много.

Прочитав пару писем от Грема, хмыкнул и покачал головой. Преподаватель, по его же собственным словам, проявлял в отношении моей персоны дьявольскую выдержку и ангельское терпение. А потому принимая во внимание всё, что вокруг меня происходит, пообещал всего лишь дать мне по шее за прогулы, когда я в следующий раз появлюсь на занятиях, а потому советовал основательно её вымыть.

Затем, на очереди у меня было письмо от сестрёнки, которая жаловалась, что не может до меня дозвониться и сообщала о том, что мама, забрав детей, возвращается из Чулыма в Москву. Как, впрочем, и то, что согласия своего на развод наш отец ей не дал и вообще они страшно разругались. Причём именно из-за меня.

Папаня, как выяснилось, даром что поп – не стал проявлять христианского смирения. Он обвинил меня, своего старшего сына в том, что именно я, уже второй раз разрушил его жизнь и на этот раз окончательно. Признаться честно, прочитав, что написала мне Анька, зародившееся было у меня в душе чувство сострадания к этому человеку, который разменяв полтинник, вдруг вынужден оставаться один, без родных и близких, как-то само собой потухло. Нет… я конечно, в чём-то его понимал, но и вины за собой не чувствовал. Впрочем, обижаться на отца было бы совсем уж глупо.

Длинное письмо от Марины, свалившееся ко мне в ящик позавчера, в общем-то, сводилось к тому, что она знает, что я её искал и пытался связаться, но ответить сразу же она мне не могла. Девушка благодарила меня за заботу и прочила не волноваться, потому как она «Взрослая женщина» и всё такое, а потому сама разберётся с выдвинутыми против неё обвинениями. Короче, всё в духе «Строгой Учительницы», что, зная её, ну никак не могло меня обмануть.

Да, узнав новость об её временном отстранении и разобравшись с похитителями Андре, я действительно предпринял несколько неудачных попыток связаться с ней, однако телефон девушки молчал, а на письма она мне не отвечала. Когда же я обратился в ректорат, попробовав изобразить из себя «оскорблённую невинность», ведь именно я фигурировал в предъявленных юной учительнице обвинениях, а потому как я считал – имел определённое право голоса, меня вежливо попросили не лезть не в своё дело. Мол: «Когда будет нужно, вас молодой человек обязательно спросят! А покуда, покиньте, пожалуйста, помещение».

Сафронов же, к которому я после этого обратился напрямую, тот и вовсе заявил мне, чтобы я не лез в это дело, потому как это разборки между Федосеевыми и Афросьевыми. А если я буду шибко отсвечивать, то у меня непременно возникнут проблемы с Савелием «Мрачным», а подобного он допустить не может.

Я тогда правда вспылил, заявив, что это они уже втянули меня в свои разборки и что если «Мрачный» имеет что-то мне сказать, то я всегда готов ему ответить. Ректор только тяжело вздохнул, и словно малому ребёнку, на пальцах объяснил, что: во-первых, с Савелием мне сейчас не тягаться, а во-вторых, юристы Афросьевых сразу же повернули дело так, будто они в первую очередь заботятся именно обо мне, простом, деревенском пареньке, с уникальными возможностями которого по приказу Федосеева-старшего, решила охомутать его хитрая великовозрастная воспитанница из младшей семьи. Воспользовавшись своим положением учительницы.

А потому моё личное мнение в данный момент мало кого волнует, как, впрочем, и то, что происходило там на самом деле. Выдвинутые обвинения по сути абсурдные и беспочвенные, а потому развалятся в скором времени сами собой как карточный домик, потому как временное отстранение Марины призвано в первую очередь решить некоторые проблемы подковёрной межродовой борьбы. А так как я для защитников моей чести – никто и звать меня никак, в первую очередь из-за своего неблагородного происхождения, то любые мои активные действия, нанесут серьёзную обиду Афросьевым, что очень болезненно может воспринять Савелий «Мрачный». Так что мне лучше всего в это дело просто не лезть.

«Что-ж… – немного мстительно подумал я, открывая чистый бланк „нового письма“ и вбивая в строку „Кому“, адрес почты Фёдора Игнатьевича, к которому Его Величество приказал обращаться возникни у меня необходимость в квалифицированной юридической помощи. – Вот теперь господа хорошие мы с вами и прободаемся. Весовые категории у нас пока что конечно несравнимы, но сказать, что я „простой деревенский паренёк“ вы уже не сможете! Ну а мне нафиг не сталась такая честь, как быть пешкой в ваших разборках».