Обезьяний ящик - Василий Пригодич
Шрифт:
Интервал:
Любящий тебя твой Сергей.
Есть, есть, читатель, любовь, верность, преданность, долг, честь. Как отец мечтал прорваться к матери в блокадный Ленинград, увы, они увиделись лишь в 1946 г. (пять лет в разлуке). Он, конечно, не представлял масштаб голода в блокаду, иначе из великодушия не писал бы о хлебе, молоке, яйцах и консервах.
14.
4 июля 1943 г.
Милая Валюшенька!
Я вновь в пути, в новом госпитале. Вновь поток раненых. Когда же будет конец. Из газет ты уже знаешь, что у нас были бои местного значения. Но это дало нам интенсивной работы на много дней. Переезды, сборка, работа и так день за днем. Тревога, избы, ненормальное питание, отрыв от тебя – вот моя жизнь.
Пожалуй, и писать даже нечего. Картинки фронта тебе знакомы не меньше, чем мне. Бог войны ТОР <так!> – все еще торжествует. Устаешь от его лицезрения. Одиночество меня также гнетет. Кругом народу много. Но друзей нет. А тебя и в принципе никто не может заменить. Я люблю тебя, родная. И это все. Следовательно, ты не беспокойся. Два года это большой срок, да и еще протянутся годы, ну, ничего. Увижу и тем буду с тобой<так!>. Какая-то тишина. Ждем бури и конца войны. Тогда, вероятно, и приеду. Пиши мне, родная. Привет Ниночке. Крепко целую тебя и обнимаю. Сейчас на машине и еду «домой». Холодно и дождь. Твой Сергей.
Редкое письмо, в котором отец упоминает боевые действия и рассказывает о своей работе.
15.
4 октября 1942 г.
Родная Валюша!
Сейчас получил твое письмо от 21 сентября 1942 г. Оно лежит передо мной. Я перечитываю его. Ты пишешь о тревоге за зиму. Я также беспокоюсь. Ведь теперь, когда у нас нет фактически дома, что держит тебя в Ленинграде? Ведь уезжают же люди из города! Сейчас здесь к нам прибыли врачи из Алма-Аты. Говорят, что там не плохо с питанием А где-нибудь в более маленьком городишке вообще хорошо. Имеются фрукты, мясо, хлеб. Сравнительно недорого. Урожай хороший. Некому только его убирать. Работу, т.е. карточки, получить возможно. Ты, имея аттестат и зная, что я могу тебе высылать 1000 руб<лей>, могла бы просуществовать первое время, пока сама бы не обжилась.
Наконец, ты уже и так много перемучилась. Раз питание так доминирует вследствие современных обстоятельств, то нужно серьезно подумать об эвакуации. Тебя зовут и Женя, и Оля. Да ты и сама могла бы устроиться: уехать с каким-нибудь детсадом.
Напиши мне, какие мотивы заставляют тебя теперь не уезжать? Я, конечно, понимаю, но будет ли это лучше в будущем, мы не знаем. Но все же на некоторое время войны ты освободишься от мучений голода. Тем более, что нужно учитывать и то, что война, по-видимому, затянется. Тебе, конечно, видней. Я о положении Ленинграда знаю лишь с плохой стороны – в отношении питания, зимы и т.д. Мой совет: эвакуируйся. Где сейчас Оля? Напиши Пете от меня привет. Сообщи ему мой адрес. Что он делает в Москве. От Бобика я тоже не имею писем. Увы, также с Мая не имею писем от сестры. В отношении Володи я вряд ли могу что-нибудь сделать. Я не имею его адреса, знаю только, что он уехал в Вологду и там ждал назначения. Не проделал ли он то, что один раз делал.
Фане от меня привет, она всегда производила на меня впечатление порядочного человека, отзывчивого и с большим сердцем.
Рад, что ты не на курсах. Напиши мне адрес своей службы. Справься: нельзя ли кое-что отослать мне из книг. Таблицу я получил, но это не та таблица, кажется, в левом верхнем ящике письменного стола среди бумаг был черновик таблицы «Биологическое действие рентгеновых лучей». Она составлена в виде столбиков со стрелками. Постарайся найти ее, может быть, я ее опубликую.
В связи с тем, что на Холмском направлении сейчас относительно спокойно, я занимаюсь педагогической работой среди врачей, читаю научные доклады и даже собираюсь писать статью. Для этой цели мне нужна таблица. Прости, что тебя обременяю и так тебе не легко.
Ты пишешь: не забывай меня и Вадика. Моя Валюшенька, разве я могу забыть тебя, никогда не забуду, что бы ни случилось, всегда найду тебя. Уже так глупо мы с Вадиком не поступим. Если бы ты знала, как я сожалею, что тогда не взял Вадика с собой. Теперь, если зимой представится возможность, я сразу заберу его и буду возить с собой. Ведь я относительно уже и не так далеко от него. Привет твоему боевому соратнику – Ниночке. Все-таки она, как мне кажется, меньше изменилась, чем ты.
Крепко целую тебя. Прижимаю к своей груди. Привет. Будь здорова. Твой Сергей.
В письме упоминаются мои родственники.
О Нине Артемьевне (меньше изменилась). Тетка Нина была до войны чрезвычайно полной дамой, резко похудела в блокаду, но была похожа на женщину (формы). Все боялись, что ее зарежут. Тема людоедства в Ленинграде и сейчас не приветствуется. Впервые об этом сказал Д.С.Лихачев, эту тему подхватили Гранин-Адамович и… молчок. Ни в кинохронике, ни в мемуарах нельзя ни увидеть, ни прочитать, что у трупов, валявшихся на улицах, к утру были вырезаны «мягкие» части. На рынках из-под полы продавали (как в 1918 г.) студень из человечины. Никто еще не написал о том, что в блокаду функционировали «очаги» (детсады) для деток-людоедов. ИХ ПОТОМ ВСЕХ УБИЛИ… Впрочем, я сейчас не об этом. Коммунисты, разумеется, мерзавцы и сволочи: бросить Великий Город без продовольствия, но и гитлеровцы – мерзавцы и сволочи бомбили и обстреливали мирных людей. Впрочем, англичане и американцы, разбомбившие в конце войны Гамбург-Лейпциг – такие же (сказанное относится и к атомной бомбардировке Хиросимы-Нагасаки). Чума на оба ваши дома.
Кто такой Володя, увы, не ведаю. Бобик – мой дядя, а Валя – тетка (с отцовской стороны). Фаина – подруга моей матушки, делившаяся с ней последней крошкой хлеба (у мамы украли карточки).
Что держит тебя в Ленинграде? В дом, где была родительская квартира на Лесном проспекте,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!