Ловушка для вершителя судьбы - Олег Рой

– Ну, не знаю, – пожал плечами коллега. – Я бы, пожалуй, лучше охранял бы какого-нибудь монаха в монастыре или даже простого послушника. Они там все Создателя славят. – Его глаза потеплели, точно он вспомнил нечто очень приятное, и я сразу догадался, что именно.

– Так чего же ты боишься? – спросил я.

– А вдруг мне Наверху попадет за то, что мой подопечный был неверующим? – так же очень тихо и осторожно поделился коллега.

Но меня, признаться, эта тема совершенно не занимала, меня волновало совсем иное.

– Можно спросить тебя кое о чем? – поинтересовался я, с трудом сдерживая волнение.

– Пожалуйста.

– Скажи… – удивительно, но мне трудно было подобрать слова. Такое происходило со мной впервые. – Ты ведь каждый день присутствуешь при том, как он творит… Сочиняет, создает свои стихи…

– Ну да, – равнодушно кивнул коллега. – И что?

– Что ты чувствуешь при этом? Помогаешь ли ему как-то? Не было ли у тебя когда-нибудь желания самому придумать несколько строк и внушить поэту, что это его собственные мысли? – Вопросы сыпались из меня, как созревшие горошины из лопнувшего стручка.

Взгляд коллеги выражал полное недоумение и растерянность. Он явно не понимал, чего я от него хочу.

– Да ничего особенного я не чувствую… – проговорил он после некоторой паузы. – Ну пишет – и пишет. Я-то тут при чем?

– Но ведь твой подопечный создает гениальные произведения!

– И что с того? Признаться тебе честно, я мало что понимаю в этом, как его, стихосложении… Да и неинтересно это мне…

Поэт зашевелился, веки его затрепетали. Он просыпался.

– Ну вот, – улыбнулся его ангел-хранитель, – и раб Божий Александр Петрович Сумароков к нам вернулся. Пора, значит, и мне приступать к службе. А ты можешь быть свободен.

Не сомневаюсь, в тот момент мой товарищ был уверен, что, отпустив меня, делает для меня нечто хорошее. Мол, работа моя закончена, я могу вернуться на Небо. Но для меня была тяжелая минута, ведь больше всего на свете я хотел тогда остаться на Земле и занять его место!

Я больше никогда не встречал ни этого ангела, разбиравшегося в сортах ангельских доль гораздо лучше, чем в секретах стихосложения, ни поэта Сумарокова. Я даже не знаю, как он воспринял мой ночной подарок ему – четыре строфы и перо, выдернутое из левого крыла. Писал ли он им потом? Но, как бы то ни было, я до сих пор с волнением и благодарностью вспоминаю ту ночь, подарившую мне первое блаженство созидания.

К полудню становилось так жарко, что, казалось, вся жизнь вокруг замирала. Только протяжно гудел шмель, кружившийся над сладко пахнущим кустом цветущего шиповника, да еле-еле подрагивали листья на «плакучих» ветвях огромной старой березы. Свежие сосновые доски, которыми недавно отремонтировали крыльцо, вкусно пахли смолой. А в небе – ни облачка.

Это было самое счастливое лето в жизни Алексея. Позади были страшная осень, когда умерли отец и Вероникина мама и заболел маленький Павлуша; полная надежд и сомнений зима, когда мальчику сделали операцию и так боялись осложнений; и суматошная весна, когда за четыре месяца совместного труда с Борисом он отдал все долги. С новой работой у него вообще исчезла проблема нехватки денег. Продавая машины, Алеша в неделю зарабатывал суммы, в несколько раз превосходящие месячный оклад сотрудника журнала. При этом работа ему нравилась, особенно то, что приходилось иметь дело с автомобилями, которые были его давней страстью. Хотя, конечно, было в новом деле немало сложностей, доставались эти большие заработки очень и очень нелегко. Хитрые недобросовестные продавцы, вечно норовящие подсунуть некачественный товар; монотонные перегоны по бесконечной серой ленте дороги, во время которых все время клонило в сон; мучительно долгое стояние на границах; вечные сложности с таможней; постоянный риск нарваться на бандитов, стремящихся поживиться за чужой счет; привередливые покупатели… Все это утомило настолько, что, едва наступила жара, Алексей сказал себе, что пора перевести дыхание и устроить себе маленький отдых. Он это заслужил.

Борька отнесся к его решению с полным пониманием.

«Ну что же, давай сделаем перерыв, – сказал он. – Тебе, писателю, иногда необходим творческий отпуск».

В словах друга Алеша явно услышал… нет, не зависть, скорее, горечь. Он знал, что Борис все еще продолжает писать – об этом они однажды поговорили во время первой совместной поездки, в поезде, по дороге туда. Долгий путь они тогда скрасили традиционным отечественным способом и, когда перед сном вышли из купе в тамбур покурить, были уже слегка навеселе.

– А ты сейчас еще пишешь что-нибудь? – небрежно спросил Алексей, прикуривая от протянутой другом зажигалки.

– Да, – Борис сразу стал очень серьезным. – До тебя мне, конечно, далеко, известным писателем мне ни за что не стать. Да я вообще и не напечатаюсь никогда, наверное, но… Черт, не могу я никак остановиться, хоть и знаю, что это все никому не надо.

– Ну почему же не надо? – Вопрос получился предсказуемым и неудачным. Словно слова утешения у постели безнадежно больного. Сказав это, Алеша сразу же пожалел, что открыл рот.

– Да перестань, – отмахнулся Борька. – Тебе просто повезло, ведь, не обижайся, друг, ты не талантливее меня. Я ведь читаю все твои книги.

– И что – тебе не нравится? – с волнением спросил Алексей. Критику, даже самую безобидную и конструктивную, он всегда принимал очень близко к сердцу. И, как ни странно, чем старше становился – тем болезненнее. Вроде бы, казалось, должно быть наоборот, со временем и не к такому привыкаешь… А вот поди ж ты – в юности, когда вышла первая книга, он, конечно, досадовал в душе на критику, но только смеялся в ответ на придирки, будучи на сто процентов уверен, что недоброжелатели просто ему завидуют. А теперь каждое замечание стал воспринимать как катастрофу. Дошло дело до того, что каждую статью, где упоминалось о нем, сначала прочитывала Ника и потом решала, показывать ее мужу или нет.

– Не то чтобы не нравится, а… Как бы тебе сказать… – Боря явно подбирал слова, не желая ранить друга. – Нет, конечно, ты хорошо пишешь. Видно, что овладел приемами, ремеслом. Но… Понимаешь, чего-то все-таки не хватает. Искры какой-то нет. Чего-то такого, что за душу бы брало и не отпускало…

– Может быть, ты и прав. – Наверное, Леша должен был обидеться, но отчего-то смутился. А потом, как это обычно бывает в таких случаях, тут же встал в оборонительную позицию в стиле «нападение – лучшая защита».

– А у тебя в произведениях, выходит, эта искра есть, да? Они берут за душу и не отпускают?

Алексей ожидал какой угодно реакции. Боря мог смешаться и признать его правоту, мог разозлиться, мог просто перевести разговор на другую тему. Но он поступил неожиданно – он рассмеялся.

– А я ведь понятия не имею, Лех, как может восприниматься моя писанина. Я ее ни разу никому не показывал, представляешь? Я ведь не для славы кропаю, а для себя, в стол. Просто не могу иначе. Понимаешь?