Отечество без отцов - Арно Зурмински

Роберт Розен нарисовал в воздухе цифру 21, пленный кивнул и также показал 21. Получалось, что они оба родились 21 год назад: один в Самаре, другой в Подвангене. Кто-то послал их, чтобы они стреляли друг в друга, но вместо того, чтобы стрелять, они сидели сейчас на зеленой траве и не знали, что им дальше делать.

Роберт Розен достал губную гармошку из кармана и издал на ней несколько звуков.

Пленный засмеялся. Роберт Розен протянул ему инструмент, но пленный покачал головой; у него были пальцы пианиста, но он никогда не играл на губной гармошке.

— Тогда нам придется идти дальше, — решил Роберт Розен.

Пленный стал карабкаться на пригорок, наверху он остановился передохнуть. Его фигура выделялась на фоне белых летних облаков. Можно было подумать, что война уже закончилась. Роберт Розен подошел к нему, положил руку на плечо и показал на опушку леса.

— В той стороне Самара! — сказал он и легонько подтолкнул пленного. Тот двинулся неуверенными шагами прямо по лютикам, которые касались его колен. Затем движения его ускорились, и вдруг он побежал. Когда он был уже на достаточно далеком расстоянии, Роберт Розен передернул затвор винтовки. После того, как пленный достиг опушки леса, он превратился в мало различимую точку на местности. В нее Роберт Розен мог бы теперь стрелять, если бы на это последовал приказ унтер-офицера. Он нажал на курок, пуля пробила дыру в летних облаках, тянувшихся с запада на восток. Роберт Розен вздрогнул от громкого звука. Пленный исчез.

Роберт Розен улегся в траву, закрыл глаза и стал размышлять о Подвангене и о Самаре. Какие это были чудесные названия!

Когда он вернулся в расположение части, то нашел Годевинда, сидящим у березы, к которой они тогда привязали пленного.

— Ну что сказали в штабе? — спросил тот, как бы между прочим.

— На полпути пленный попытался убежать, и я застрелил его, — солгал Роберт Розен.

Годевинд задумчиво посмотрел на него.

— Нормально, — пробормотал он. — Он пойдет к партизанам и убьет некоторых из наших солдат, но это известно лишь нам обоим.

Дневник Роберта Розена

Рано утром удалось искупаться в ручье, это было очень даже кстати. Но после часа пешего перехода я вновь выгляжу, как мавр. Пыль, поднятая танками и грузовиками, оседает на нас. Каждые полчаса приходится полоскать рот водой, чтобы выплюнуть пыль, забившуюся до самой глотки. Моя губная гармошка не в состоянии произнести ни звука, она вся залеплена грязью.

На нашем пути встречаются деревни с прекрасными церквями, которые издали смотрятся очень романтично. Однако вблизи их вид ужасен. Всюду валяются мертвые лошади и застреленные русские.

После полудня мы попадаем в страшную грозу. Через полчаса дождь превращает все в грязь, сапоги проваливаются в нее по самые голенища. Один из русских солдат лежит посреди дороги, втоптанный в грязь проезжающими автомобилями. Никому нет до него дела.

Вновь прекрасная местность, плодородная почва, богатая известковыми удобрениями. Зачем нам нужно устраивать войну в такой местности? Слева от нас тянется гористый склон, он покрыт лиственным лесом и простирается ввысь и вширь. На полях рядом с дорогой большие посевы кукурузы, помидоров и тыквы. Помидоры уже перезрели, их прибило к земле, и они начинают гнить.

Население содержит свои огороды в порядке, там имеются также и фруктовые деревья, усыпанные плодами. Сегодня я попробовал первый урожай слив. В этой местности растет много орешника, а по краям дорог стоят акации и вишни. Здесь все могли бы хорошо жить, если бы не было войны.

Снова большие поля ржи. Еще одна гроза и можно будет собирать урожай. Некоторые женщины уже срезают колосья серпами, их белые платки то поднимаются, то опускаются в поле. Дети сидят на обочине дороги и машут нам руками. Я не представляю себе, что будет с урожаем. Все уже созрело, но нет рабочих рук для уборки. Весь урожай может погибнуть, и люди зимой начнут голодать.

В этих местах много ветряных мельниц. В одной из деревень я насчитал их восемь штук. Там уже начата уборка урожая. Рожь собрана в снопы и ждет, когда ее начнут свозить в амбары. Мы берем в руки колосья, растираем в ладонях зерна и сдуваем сухую пыльцу. На вкус зерна не очень съедобны, но они хоть как-то отвлекают от бесконечных маршей. Я бы предпочел лузгать семечки подсолнечника.

Впервые вижу табачные плантации, их растения высоко взметнулись вверх, подобно кукурузе. В одном из амбаров мы находим табачные листья, развешенные на просушку. Заядлые курильщики набирают табака столько, сколько могут унести с собой.

Мы миновали выгоревшее поле ржи. А ведь это был бы хороший хлеб! Через десять километров нам попалось поле, перепаханное танками. Мертвые солдаты лежали прямо во ржи. Русские втыкают винтовки штыками вниз прямо в могилы своих погибших солдат, так что приклады торчат над колосьями. От такого зрелища перехватывает дыхание! Желтое поле ржи — и на нем целый лес винтовочных прикладов. Иногда я мечтаю о том, чтобы быстрее оказаться на фронте. Тогда я увижу села и окружающий пейзаж прежде, чем все это будет уничтожено.

Сейчас мы едем по железной дороге. Саперы из состава железнодорожных войск отремонтировали разрушенные мосты. После обеда действительно подошел паровоз с семью вагонами. Я сижу в открытом товарном вагоне, ведь еще лето. Встречный ветер раздувает мои волосы. Наш поезд идет вдоль холмов и низин. Перед каждым из мостов делается остановка и проверяется, не взорван ли он. Население настроено дружелюбно и машет нам руками. Мне кажется, что люди рады тому, что немецкие солдаты пришли сюда. Мы машем руками в ответ.

В пути я часто вспоминаю свой дом. Сейчас там самая пора собирать урожай. Поле, что засеяно овсом у озера, будут убирать в последнюю очередь.

Мы располагаемся на территории, где до этого, по всей видимости, был лагерь для заключенных. Вокруг него протянут двойной забор из колючей проволоки высотой в два с половиной метра. Мы обнаруживаем жилые бараки с нарами, но можем на них улечься лишь только после того, как удается убрать огромное количество грязи и постелить новую солому. Ее мы срываем с крыш бараков.

Перед тем, как заснуть, я выхожу на двор и вижу сквозь проволочный забор чудесную радугу. Лучше бы я стоял у забора в нашем саду и любовался радугой над Подвангенским озером. Становится чуточку грустно. Надо еще успеть написать письмо домой.

Если кто взял жену недавно, то пусть не идет на войну…

Пусть он остается свободен в доме своем в продолжении одного года и увеселяет жену свою, которую взял.

Библия, Ветхий завет, 5-я книга Моисеева, глава 24, стих 5

В Подвангене близился вечер. Последние повозки с новым урожаем, покачиваясь, приближались к амбарам, школьники купали лошадей, а затем скакали на них на выгон. Деревня плавно и мирно погружалась в тишину ночи, как это всегда бывало в таких случаях. В девять часов вечера вдруг раздался крик, исходивший со стороны рабочих бараков. Он пронесся по деревенской улице и стал разрастаться, как только достиг озера, так что его было слышно и на опушке леса, и по другую сторону водоема.