Тогда ты молчал - Криста фон Бернут

Она обливалась потом, от жары чувствовала себя плохо, а до конца допроса было еще далеко.

— Да, — сказал Мартинес, и вид был у него такой, как будто он сейчас упадет в обморок. — Я виноват.

— Что вы сделали? Вы изменяли ей?

— Да. И это тоже. Я же человек… Я люблю жизнь, люблю повеселиться. Поначалу Соне это нравилось. Нам было весело вдвоем, мы много смеялись, и нам было хорошо. Но потом… Потом она захотела, чтобы я жил только для нее. Я не тот человек, который может так жить. Мне нужна свобода, иначе я умру.

— Секс на стороне, — предположил Фишер.

— Что?

— То, что вы понимаете под свободой, — это секс с другой женщиной?

— Не только, — сказал Мартинес.

Впервые за весь допрос он выглядел рассерженным. Это было лучше, чем слезы, поэтому Мона не перебивала Фишера.

— А что еще? Секс со многими другими?

— Что за бред!

— Так что же?

Мартинес посмотрел на Мону, словно ожидая, что она защитит его от несправедливых обвинений. Мона ничего не сказала.

— Так что? — спросил Фишер уже более строгим тоном.

Как бы в ответ на его слова Мартинес выпрямился. Он не любил, когда с ним так разговаривали, и собрал все свои силы, чтобы защитить себя.

— У меня был секс с другими… Но… вам этого не понять.

— А вы попытайтесь объяснить.

— Мне это было необходимо. Иначе я бы ушел от нее еще раньше.

— С дочкой или без?

— Ах, вы же понятия не имеете… Сара… Она любила свою мать. Но ее мать напивалась у нее на глазах! Ее не было рядом, когда Сара нуждалась в ней. Поймите же это! Нельзя так поступать с одиннадцатилетним ребенком! Поймите!

— Да, — сказала Мона и подала Фишеру знак, чтобы он замолчал.

Ее собственная мать была такой же сумасшедшей, так что Мона часто в детстве испытывала страх. Уж она-то знала, как можно и как нельзя поступать с детьми.

— Я ушел из-за Сары. Не из-за себя. Я не мог больше оставлять Сару с ней. Я много работаю, целыми днями, поэтому нанял женщину, которая присматривает за Сарой, и они отлично ладят друг с другом. Ее просто нельзя было оставлять наедине с Соней. Но я любил Соню. Я бы остался с ней… Если бы не Сара, я бы остался с ней. Клянусь!

— О’кей.

— Клянусь.

— Ладно.

Они запретят Мартинесу выезжать из города, возможно, допросят его еще раз, а может, и не раз. Они проверят его алиби, как только узнают хотя бы приблизительно, когда наступила смерть, и, конечно, получат информацию о наличии полиса страхования жизни, а может, и завещания в пользу Мартинеса.

Но Моне уже сейчас было ясно, что это пустой номер. Им придется продолжать поиски в другом месте.

Среда, 16.07, 17 часов 00 минут

На совещании докладывали Форстер и Шмидт. Из их сообщений явствовало, что никто из соседей ничего не видел и не слышал, за исключением пожилой женщины, живущей напротив квартиры Сони Мартинес. Где-то дней семь-восемь назад — точную дату она уже забыла — через дверной глазок соседка видела перед дверью квартиры Сони Мартинес какого-то мужчину в трикотажной рубашке с капюшоном. Он был довольно высокого роста, худой. Ни его лица, ни цвета волос невозможно было рассмотреть, равно как и определить возраст мужчины, потому что капюшон был наброшен на голову. Цвет рубашки? Хм, скорее темная. Синяя, черная? Без понятия. Как долго он там стоял? Пока Соня не открыла дверь. Когда он вышел от нее? Она не видела, потому что вскоре после этого пошла за покупками. Видела ли она этого мужчину раньше? Нет, не может вспомнить. Контактировала ли она с Соней Мартинес? Нет, не припоминает. «Она же пила, как прорва, неудивительно, что от нее ушел муж», — процитировал Форстер слова соседки.

— Это все? — спросила Мона.

Форстер пожал плечами, захлопнул свой блокнот и вытер рукой пот со лба. В кабинет зашел Бергхаммер и, скрестив руки на груди, стал у двери рядом с Фишером. В маленьком кабинете Моны стало тесно, но конференц-зал был в это время занят отделом КРУ 2. Шмидт сказал:

— Там люди живут рядом, но все же каждый сам по себе. Ничего друг о друге не знают, и так все. Разве что здороваются, встречаясь в коридоре.

Для Шмидта это было необычно длинное предложение. Мона повернулась к Бауэру, который проводил опрос на фирме, где работал Мартинес.

— У тебя есть что-нибудь интересное? — спросила она устало.

Бауэр покраснел, как всегда, когда должен был что-то говорить в присутствии коллег и начальства. Моне нравился Бауэр, он был чутким и умным, но его робость создавала ему проблемы и не способствовала пользе дела.

— Все говорят, что он приятный человек, — в конце концов сказал Бауэр, но так тихо, что вряд ли можно было понять, о чем он говорит.

— Приятный? — переспросил Бергхаммер с едва скрываемым нетерпением в голосе.

Бауэр взял себя в руки:

— Его начальник, коллеги, сотрудники — все считают Мартинеса очень приятным и веселым человеком. Начальник в курсе его отношений с женой. Я имею в виду их развод. Его начальник говорит, что жена Мартинеса пила, он это и сам замечал на корпоративных вечеринках, так что начальник очень хорошо понимает Мартинеса.

— Что понимает?

— Почему Мартинес от нее ушел. Вот это он вполне может понять.

— Ну да.

— Мартинес никогда бы не пошел на убийство. Никогда. Хотя бы из-за дочки. Он бы никогда не отнял у нее мать.

— Проклятье! — сказал Бергхаммер.

— Да уж, — произнесла Мона.

— Причина смерти? — задал вопрос Бергхаммер.

— Установить ее крайне сложно. Смерть наступила, как сказал Герцог, от семи до десяти дней назад. Если это так, то Мартинес ни при чем. Он в это время был с дочерью в Испании.

— Вы с дочерью разговаривали?

— Пока нет. Но я одно тебе скажу: тут искать нечего. Мартинес показал нам свои билеты туда и обратно. С этим все в порядке.

— Откуда тебе это знать? Он мог оставить малышку у родственников и быстренько смотаться сюда на самолете…

— Мы проверим это.

— Что еще говорит Герцог?

— Он пока еще работает по этому делу. До сих пор ясно одно: признаки насильственной смерти отсутствуют. За исключением этих букв на спине и языка в руке. Ты знаешь, что я думаю?

— Героин, — сказал Бергхаммер хмуро, — как и у первого трупа. Так или нет?

Мона кивнула.

— Только дело в том, что тот труп не был первым. Первой была убита Соня Мартинес. Потом наступила очередь Самуэля Плессена. «D-A-M-A-L-S-W-A-R-S-T». Ты понимаешь? «Damals warst…» Следующим будет слово «DU»[12].