Другое лицо - Мари Юнгстедт

На работе это, однако, сказалось не лучшим образом, он большей частью молчал и не мог сосредоточиться до такой степени, что Карин даже отвела его в сторону и спросила, все ли с ним в порядке. Он пробормотал уклончиво, что плохо спал, чувствует себя усталым и именно поэтому собирается пораньше уйти домой, и эта ложь тяжелой ношей легла на его плечи. Ему же нравилась Карин, он чувствовал симпатию к ней. Однако внутренний голос шептал, что старая любовь, к тому же к матери двоих его детей, важнее всех иных женщин в мире. И Кнутас предпочел прислушаться к нему.

И кстати, не стоило беспокоить Карин информацией о приезде Лине. Их закончившийся брак представлял собой собственную вселенную, не касавшуюся никаких новых отношений. Никому не запрещалось иметь немного личного пространства, даже если у него появилась новая любовь.

Смешивая сырный соус, он понял, что просто придумывал оправдание своему поведению. Как ни говори, он все больше размышлял о Лине в последнее время, и ее приход, к которому он сейчас столь заинтересованно готовился, выглядел логичным последствием этого. Самой собой, существовало некое коллективное подсознание. Чувства ведь точно не имели ничего общего с изолированными островами, ограниченными головами отдельных людей.

Теперь, когда долгожданный вечер наконец наступил, его прежняя нервозность исчезла. Осталось только радостное предвкушение встречи. Специальная форма стояла наготове смазанная маслом, осталось только наполнить ее вареными макаронами, жареной свининой и соусом. Сделав это, он тщательно смешал все ингредиенты и поперчил получившуюся массу, постоянно думая о Лине. Ей нравилось это классическое блюдо, и он уже представил себе, как она кладет дымящуюся порцию на свою тарелку, чтобы с аппетитом наброситься на нее.

Он принял душ и побрызгал себя лосьоном после бритья «Аззоро», запах которого Лине всегда считала по-настоящему мужским и сексуальным. Пожалуй, он мог подействовать на нее должным образом. В следующую секунду раздражение нахлынуло на него. Уж не напоминало ли это попытку реванша с его стороны? Он чувствовал себя брошенным и никому не нужным, когда она покинула его. Кнутас пристально посмотрел в зеркало – ему стало интересно, сильно ли он изменился с тех пор. Он долго рылся в гардеробе в поисках голубой хлопчатобумажной рубашки, полученной в подарок от Лине когда-то давно. То лето только отдельными эпизодами сохранилось в его памяти. В конце концов ему удалось найти ее, и после примерки он с удовлетворением констатировал, что она стала лишь немного тесна ему в груди. Странно, как эта женщина действовала на него, стоило ей только появиться.

Он сам ничего не понимал.

Кнутас заранее аккуратно поставил на придиванный столик картонные коробки с фотографиями и альбомами. А пока макаронник дозревал в духовке, сам сел на диван и достал наугад один из них. Бордовый, в переплете из искусственной кожи, он имел узкую желтую рамку по краю. На первой странице Лине когда-то написала красивым четким почерком: «Лето 1998 года». У Кнутаса слегка защемило сердце, когда он перевернул ее и увидел своих близнецов, смеющихся ему с фотографии. Они сидели голые в стоявшей на газоне ванне и радостно смотрели в объектив. Он стал листать дальше, и от волнения у него зарябило в глазах. Там стояла Лине, почти на двадцать лет моложе, в развевающемся на ветру тонком платье и с рыжими локонами, в беспорядке разметавшимися по плечам. Россыпь веснушек, придававшая дополнительное очарование ее лицу, проторила себе дорожку в глубокое декольте. Приятные воспоминания сразу нахлынули на Кнутаса, и, глубоко вздохнув, он вытер катившуюся по щеке слезу.

Более ему ничего не удалось посмотреть, поскольку в дверь позвонили.

Она пахла так же хорошо, как обычно. Он втянул носом цветочно-ванильный аромат волос и кожи Лине и зажмурился, когда заключил ее в объятия.

– Приятно видеть тебя, – сказала она и улыбнулась.

Их старый дом оставался родным для нее, и они не стали тратить время на обмен дежурными фразами вежливости. Не спросив разрешения, она прошла прямо в гостиную и села на диван.

– Ой, как давно это было! – воскликнула она, увидев открытую страницу с собственным снимком.

– Ты еще красивее теперь, – пробормотал Кнутас и почувствовал себя глупо.

Черт, неужели он не мог обойтись без этого банального комплимента? Но что на сердце, то и на языке, так ведь вроде говорят?

– Ах, брось ты.

Лине махнула рукой и поинтересовалась, не могла бы она тоже получить бокал вина. Естественно, она имела на это полное право, и скоро он опустился на диван рядом с ней, а потом они принялись вместе смотреть фотографии. И сразу же оказавшись в плену самых противоречивых эмоций, Кнутас постарался не позволить сентиментальности и тоске по прошлому взять верх над собой. В результате, правда, чуть не забыл про свое блюдо, но, внезапно по запаху определив, что сырная корочка может подгореть в любую минуту, поспешил на кухню и торопливо извлек макаронник из горячей духовки. Он выглядел идеально. Лине подошла и встала рядом с ним.

– М-м-м, – сказала она, – какой ты молодец. Сделал свой фирменный макаронник! – Она обняла его за плечи. – На вид он просто замечательный. А я ужасно голодна.

– Мы можем сразу приступить к еде, – ответил Кнутас.

От близости бывшей жены у него кружилась голова, и он подумал, что перерыв на ужин будет очень кстати.

Они сели за красиво накрытый стол, и Лине наполнила свою тарелку. Ему нравилось смотреть, как она ест. Это было одно из самых приятных зрелищ для него. Никакого ковыряния вилкой со скучающей миной. Она всегда отличалась хорошим аппетитом и старалась наслаждаться жизнью. Опять же сейчас высоко оценила его старания, тем самым сделав ему приятное.

– Очень вкусно, – похвалила она. – Но ты использовал какие-то новые специи, как мне кажется. По-прежнему продолжаешь экспериментировать?

Кнутас улыбнулся:

– Я подумал, может получиться интересно, если добавить немного вестерботтенского сыра.

– Очень удачно, – сказала Лине, не переставая жевать.

Их разговор плавно тек, пусть мысли Кнутаса порой уносились в область мечтаний, когда он смотрел на ее лицо. Пожалуй, из-за вина у него разыгралась фантазия, но он старался держать себя в руках. Они говорили о детях и о том, что сейчас происходило в их жизни, о результатах в учебе, подругах и друзьях. Кнутас рассказал об убийстве Хенрика Дальмана, и Лине слушала его с широко раскрытыми глазами. Она всегда интересовалась его работой, а этот случай ведь был, мягко говоря, экстраординарным.

После еды они вместе убрали со стола и навели порядок на кухне. Ему так не хватало этих самых обыденных вещей, просто ходить мимо нее, когда она стояла у раковины и мыла тарелки. А также ее запахов и рыжих волос, именно по ним он скучал больше всего.

Разобравшись с делами на кухне в своей старой привычной манере, словно их отношения никогда не прерывались, они вернулись на диван и к фотоальбомам.

– Ты сама как поживаешь? – поинтересовался Кнутас. – Я главным образом говорил о себе. Но ты почти ничего не рассказала о своих делах.