Крушение - К. Л. Тейлор

– Сьюзан! – Улыбка сходит с маминого лица. Мама поджимает губы. – Даже не смей говорить такие жуткие вещи! Я и мечтать не смела о такой дочери, как ты.

– Но я ведь убежала, – начинаю плакать, пытаюсь дышать глубоко, чтобы немного успокоиться. – Я была в Греции, когда ты нуждалась во мне…

– Сьюзан! – Мама зажимает сухими жесткими ладонями мою руку. Я поражаюсь ее силе. – Не смей, слышишь? Не смей извиняться, потому что тот… тот монстр, который… те вещи, которые он с тобой сделал… я жалею, что твоего отца не было рядом, чтобы остановить это чудовище…

Я смотрю на нее в ужасе. Она никак не должна была знать о Джеймсе. Не должна была помнить. Я позвонила ей из аэропорта, когда ждала вылета в Грецию, и рассказала все. Мне нужно, просто необходимо было с кем-нибудь поговорить, рассказать о трех годах ада, которые я добровольно пережила, но я ни на секунду не думала, что она запомнит. Я даже в тот момент не была до конца уверена, что мама поняла, кто ей звонит. А она, выходит, поняла. Как, как я могла быть такой эгоисткой?!

– Шарлотта шлет тебе привет, – я отчаянно пытаюсь сменить тему разговора. – Она приедет, как только сможет.

– О, это будет очень мило с ее стороны, – мамино лицо сияет от удовольствия, и я в очередной раз про себя молюсь, чтобы моей дочери стало немного легче, чтобы они с бабушкой могли хотя бы немного времени провести вместе. – Мне бы хотелось, чтобы она приехала, – говорит мама, копаясь в небольшом ящике стола и доставая оттуда брошь, чтобы вложить мне в руку. Брошь – стеклянная, в виде букета цветов, перехваченного лентой. Ужасно старомодная, но очень симпатичная. – Отдай ее Шарлотте, передай, что я ее люблю. Скажи, что эта вещица принесет ей удачу на экзаменах. – Мама уверенно подмигивает мне, как бы подкрепляя сказанное мимикой. – Я носила эту брошь, когда встретила твоего отца, ты знаешь.

Я открываю рот, чтобы поблагодарить ее и от себя, и от Шарлотты, но не могу произнести ни слова.

– Сью, у меня для тебя тоже кое-что есть, – продолжает мама, поворачиваясь снова к своему ящичку. Я пытаюсь возражать, сказать, что совсем не стоит… но тут симфония Моцарта номер 40 звучит оглушительно громко, и это звонит мой мобильный…

– Брайан? – спрашиваю я, ступая по комнате мамы, голос мой дрожит от волнения. – Сейчас не очень подходящий момент, я у мамы.

В трубке молчат.

– Шарлотта… – наконец говорит муж. – Ты должна приехать в больницу и увидеть все сама.

* * *

Сегодня вечером я наконец-то увидела, где живет Джеймс. И теперь мне понятно, почему он так тянул. Мы собирались прийти к нему в районе часа дня, к тому времени миссис Эванс (да-да, Джеймс действительно жил с мамой) пригласила нас на ланч. Но мы слишком рано ушли из кабака, и Джеймс, который до смешного нервничал (но ни за что не признался бы в этом) предложил пропустить еще по стаканчику – на удачу. Мама не возражала, чтобы мы опоздали, – так он сказал мне. Возможно, она отвлечется, пока будет смотреть детективный сериал «Она написала убийство».

Через пару часов мы все же добрались до дома Джеймса, он жил в Вуд Грин. Джеймс едва попадал ключом в замочную скважину, а я все никак не могла перестать смеяться.

– Надо переобуться, – сказал Джеймс, слегка подталкивая меня в холл.

– И ходить в носках? – попробовала отшутиться я, тоже толкая его под ребро.

– Ну нет, – он покосился на красивые красные каблуки моих туфель. – Снимай туфли. Мама не разрешает в обуви по коврам ходить.

Тут Джеймс наклонился и снял с меня одну туфлю. Мне пришлось уцепиться за стену, чтобы не упасть.

– Я-то думала, ты шутишь…

– А с чего мне шутить, Сью? – Джеймс строго на меня посмотрел. – Я не пацан, Сьюзан.

Я пожала плечами и стала снимать вторую туфлю, не находя слов для продолжения разговора.

– Ну в каком-то смысле я все же шутил! – сказал Джеймс и на этом подтолкнул меня снова, да так, что я не удержалась и рухнула на пол.

Я рассмеялась, он помог мне встать, но атмосфера осталась слегка натянутой. Шутки больше не веселили.

– Возьми тапочки, – проговорил он.

Я предположила, что он снова шутит, и проигнорировала его предложение, вместо этого стала рассматривать холл. Места было много, но фактурные ярко-красные обои и мебель красного дерева, расположенная вдоль стены, визуально сужали пространство, заставляя холл казаться маленьким и темным. Единственный светильник под тяжелым вельветовым абажуром свисал с потолка, фотографии в рамках украшали одну из стен, некоторые из них черно-белые, некоторые цветные. На многих был изображен маленький светловолосый мальчик с широкой улыбкой и сияющими голубыми глазами. Я шагнула по направлению к этим фото, чтобы убедиться, мой ли Джеймс на них или нет.

– Тапочки надень, – Джеймс схватил меня за запястье и притянул к себе.

Я высвободила руку и потерла кожу, она саднила.

– Прекрати ломаться и надевай.

Я посмотрела на бежевые тапочки на собственных ногах и покачала головой. Выглядели они так, словно их носила моя бабушка.

– Ты должна надеть тапочки, Сьюзан. – Он распахнул дверь шкафчика и достал оттуда такие же, как у меня, тапки, только размером больше, и надел их. Я посмотрела ему в лицо, ожидая, что вот-вот он прыснет со смеху, но этого не произошло.

Снова посмотрела на тапочки. Мне жутко не понравилось, как он об этом сказал, и вообще, что он сказал, но меньше всего мне хотелось ссориться с Джеймсом перед тем, как мы познакомимся с его мамой.

Хорошо, я надела тапочки, стараясь не думать о том, кто и когда носил их до меня. Джеймс посмотрел на мои ноги в них, наконец рассмеялся и сказал, что они мне идут. Взял меня за запястье, притянул к себе и губами нашел мои. Я расслабилась в его объятиях и дала себя поцеловать.

– Да брось, – сказал он, беря меня за руку, – пошли найдем маму. Мне кажется, ты ей понравишься.

Он повел меня по коридору к белой двери.

– Мам! – позвал он, не отпуская руку. – Это Сьюзи. Сьюзи, это моя мама.

Я улыбнулась и протянула вперед свободную руку, в то время как невысокая темноволосая женщина встала с софы и пошла мне навстречу через комнату. Я так и осталась с протянутой рукой, пока мать Джеймса прошла комнату, подошла ко мне и вышла прочь.

– Джеймс, – позвала она из холла. – Выйди на пару слов.

Я удивилась ее сильному уэльскому акценту. Я-то думала, она будет говорить на таком же роскошном английском, как и ее сын. Джеймс покорно вышел к ней, даже не посмотрел на меня, прикрыл за собой дверь, оставляя меня одну в гостиной. Я стояла, как дура, глядя на закрытую дверь. Потом я наконец вышла из ступора и присела на край кожаной софы, которая – вместе с витриной из красного дерева – занимала всю стену. Стену напротив украшал телевизор, старого типа магнитофон и самый жуткий ковер из всех, какие я только видела в своей жизни. Огромный, а посередине – черная языческая маска, изображенная в голубом, белом и красном тонах. Рот у маски был открыт, а черные пустые глазницы, казалось, следили за мной через комнату. Я отвернулась, чтобы рассмотреть содержимое книжной полки, она была уставлена изданиями в твердом переплете с зелеными корешками, о таких названиях я даже не слышала никогда, а потом мой взгляд скользнул по столу, укрытому белой кружевной скатертью, стол был уставлен различными яствами. Живот подвело от вида тарелок, наполненных сэндвичами с огурцами, яйцами и лососем, тут же были красивые пирожные в изящных серебряных вазочках и чаши с оливками, орехами и чипсами. Но я удержалась от того, чтобы взять хоть крошку.